Дверь в зеркало
Шрифт:
Нина Викентьевна приветливо ей улыбнулась, на лице ее ничего ровным счетом не отразилось, но Антон каким-то шестым чувством понял, что она не верит Татьяне. Если человек сам не переносит гостей на кухне, то он и в чужом доме не будет предлагать своих услуг по хозяйству.
Они расселись за столом, мать налила в тарелки супу себе и Тане. Антону страшно было даже подумать про суп, поэтому он засунул в тостер пару кусочков хлеба, дождался, пока они превратятся в сухарики, и стал задумчиво жевать их, пока мать с Таней вели светскую беседу. Мать вежливо расспрашивала ее, учится ли она и что собирается делать, получив
Вообще-то ему все эти подробности высшей школы были совершенно неинтересны, он и сидел-то как на иголках, вспомнив про дневник, найденный у Годлевича. Он тут время проводит, а ценные документы нечитаны...
– ...Меня, например, воспитывал отец, – щебетала тем временем Таня. – Результат вы видите перед собой. Я себя ненавижу. Но спокойно к этому отношусь. Не всем же быть светскими дамами...
Нина Викентьевна аристократически кивала, и Антон отчетливо видел, что она тоже особо не вслушивается в Танин щебет. На столе появился шоколадный торт, уже разрезанный на аккуратные кусочки и выложенный в сухарницу, но бутылку мать не выставила. И правильно, Антон все равно пить не будет; отравление это или ангина, а состояние у него хуже, чем с самого жестокого похмелья, когда ноги подгибаются и внутри все дрожит.
– Антон, как твой осмотр прошел? – обратилась к нему Таня, и Антон вдруг обрадовался возможности рассказать про двух странных теток, про безродного Семена Юрьевича, воспитанного без матери, и про тетрадку, найденную в комнате.
На словах про тетрадку обе дамы вскочили.
– Давай посмотрим, – сказала мать, и Антон увидел, что она с трудом себя сдерживает.
– Давай, Антон, – поддержала ее Таня.
Антон встал и поплелся к себе за тетрадкой. Пока он ходил в комнату, на кухне царило напряженное молчание, он не слышал ставшего уже привычным щебета.
Вернувшись в кухню, тетрадку он положил на стол среди тарелок, и все трое склонились над ней. Нина Викентьевна протянула руку и открыла ее – как раз на середине, где лежала твердая картонка с фотографической карточкой. Они молча смотрели на нее, пока Таня не схватила фотографию и не поднесла к глазам.
– Ой, что это за женщина? Она мне кого-то напоминает...
Мать напряженно следила за карточкой, но молчала. И Антон прямо физически ощутил, что ей есть что сказать, но говорить она не хочет. И подивился, как хорошо стал он в последнее время понимать свою маму. Но того, что она не захочет читать дневник, Антон не ожидал. А она встала, молча составила грязную посуду в раковину, накрыла ее полотенцем – для эстетики и сказала:
– Ну ладно, вы с голоду не умираете и хорошо. Я пойду немножко передохну.
Пряча глаза, она ушла. Хлопнула дверь ее спальни. Антон повернулся к Тане:
– Пойдем ко мне? Чего тут на кухне сидеть...
В коридоре он пропустил Таню вперед; у дверей материной спальни он замедлил шаг и прислушался. Ему показалось, что мать плакала.
12
Антон с Таней опомнились, когда с кухни донеслось пиканье отключившегося телевизора.
– Два часа ночи, – сказала Таня тихо, посмотрев
– В каком смысле? – удивился Антон.
– Я до дома уже не доеду, мосты развели...
Антон поднялся и пошел к матери. Поскребся в дверь спальни, и мать тут же открыла. Она куталась в халат, волосы расчесаны, косметика смыта, но спать еще не спала, потому что покрывало, несмятое, лежало на кровати. Глаза у нее были красные.
– Мать... – смущенно начал Антон, но она сразу поняла в чем дело.
– Постели ей в кабинете. Белье чистое у меня тут возьми, – она кивнула на шкаф за своей спиной, в спальне. – Ладно, подожди, я сама тебе найду. И полотенце дай девочке.
Быстро подойдя к шкафу, она вытащила с нижней полки комплект постельного белья, сунула в руки Антону. И сразу закрыла дверь.
Дотащив простыню с пододеяльником до кабинета, Антон вытер пот со лба. Болезненное состояние еще давало себя знать, спасибо, что хоть голова уже не гудела так, как утром. А ведь еще надо постелить, и подушку достать из раскладного дивана. Ох, Господи!
Устроив постель своей гостье, Антон привел ее в кабинет. Таня с восхищением оглядела высоченные, до потолка, книжные шкафы, потрогала бронзовую Фемиду на столе, затянутом сукном бутылочного цвета.
– Обалдеть можно! Твоя мама все это читала?
Антон пожал плечами.
– Да я и сам кое-что читал, – небрежно ответил он.
– Ой! А это твой папа? – Таня остановилась перед портретом адвоката Урусовского.
– Ты что! Это мой прадед, известный адвокат.
– Плевако? – с детской непосредственностью спросила Таня.
Антон не удержался и фыркнул.
– Что ж, кроме Федора Никифоровича, и адвокатов на Руси не было?
– Федора Никифоровича?
Антон понял, что имя-отчество столпа российской адвокатуры студентке второго курса юридического института неведомо.
– Плевако так звали, – пояснил он. – А прадед мой – Урусовский Михаил Иванович. Таня, вот тебе полотенце, иди в ванную.
– А ты? – спросила Таня.
– Иди, я позже.
Таня помолчала.
– Понимаю, – наконец сказала она. – Мама, неудобно...
Антон кивнул, хотя ничего такого и не предполагал, и даже не ожидал, что Таня имеет на его персону какие-то виды сексуального характера. Он почувствовал, что покраснел; и чтобы скрыть это, фальшиво закашлялся. Таня постучала его по спине, Антон от ее прикосновения вздрогнул и покраснел еще больше.
– Антон, не переживай, – вдруг сказала она. – Я понимаю, что ты еще плохо себя чувствуешь. Не бойся, приставать не буду.
Антона бросило в краску всего, с ног до головы. Ну ты и сундук, выругал он себя мысленно. Девушка тебе отдаться готова, а ты, сундук, ведешь себя как портье в гостинице. Бежать, немедленно бежать! Он быстро чмокнул Таню в щеку и, круто повернувшись, вышел.
Сидя у себя в комнате на постели, Антон поглаживал тетрадь в коленкоровом переплете и краем уха прислушивался к звукам, доносившимся из кабинета. Таня чем-то шуршала, наверное, листала книги, потом что-то звякнуло – уронила, видимо, какую-то антикварную безделушку, из тех, что в изобилии расставлены по книжным полкам. Потом щелкнул выключатель, и все затихло. Антон развернул истершийся на сгибах листочек и перечитал фиолетовые строчки, которые они с Таней проштудировали уже не один раз.