Дверь во тьму (сборник)
Шрифт:
Я поежился, и котенок сразу поднял мордочку, засветившись в полную силу:
— Замерз, да?
— Спрашиваешь. — У меня зуб на зуб не попадал, да и есть хотелось ужасно. — Вот простыну опять…
— Вылечу, — без особого энтузиазма пообещал Котенок. — Ладно, уже немного осталось. Это перед рассветом всегда становится темно и холодно.
— Значит, вот-вот рассветет. — Я осторожно опустил Котенка на землю и попрыгал, чтобы согреться. Помогло это плохо.
— Может, мы мало спали? — предположил я, снова усаживаясь на
— Семь с половиной часов, куда уж больше, — сказал Котенок. — Знаешь, какое чувство времени у Солнечных котят?!
У меня вдруг возникло жуткое подозрение. Но я не спешил его высказать, а вместо этого спросил:
— Ты до рассвета точно дверь не откроешь?
— Никак.
— А если… ну, в общем… вдруг здесь очень большая ночь?
— Какая?
— Несколько месяцев, как на полюсе!
Котенок помолчал, потом прошелся по траве взад-вперед и грустно сказал:
— Я надеялся, что ты об этом не подумаешь.
Обхватив руками плечи, я смотрел на сконфуженного Котенка. Потом спросил:
— Так что же, мы среди этих гор и останемся? Здесь же и есть-то нечего!
— Мне тоже, — огрызнулся Котенок. — Зато вода есть, можешь попить.
— Меня дома уже ищут, — вдруг сообразил я. — Не знают что и подумать — исчез из постели, даже тапочки не надел!
— Давай немного подождем, — предложил Котенок. И мы ждали — молча, потому что говорить нам не хотелось, лишь Котенок со своим чувством времени объявлял каждые прошедшие пятнадцать минут. Когда он со вздохом сказал «час», я взорвался:
— И где же рассвет?
— Нет пока, — признался Котенок. — И я его не чувствую. Солнышко еще где-то далеко. Подождем немно…
— Хватит, — оборвал я. — Надо что-то делать.
— Есть один вариант, — со вздохом произнес незадачливый волшебник. — Я же умею летать. Сейчас взлечу и буду лететь, пока не наткнусь на рассвет или закат.
Прозвучало это так, словно рассвет и закат были толстыми каменными стенами. Я невольно улыбнулся.
— А дальше?
— Когда подкреплюсь, вернусь к тебе. У Солнечных котят отличное чувство направления, я тебя обязательно найду. Откроем дверь — и готово.
— Так что же ты раньше этого не предложил? — возмутился я.
— Понимаешь, я ведь уже не солнечный лучик, — признался Котенок. — Я буду лететь очень быстро, но может понадобиться несколько дней.
Вот тут мне стало страшно по-настоящему.
— Ты представляешь, что говоришь? — прошептал я. — Что со мной потом дома сделают?
— Другого выхода нет. Ждать — или лететь.
Я отвел взгляд от Котенка. И вдруг понял, почему возмутился этим предложением. Мне страшно.
Я, наверное, стал бояться темноты. А без Солнечного котенка темнота станет полной. И… что, если он не прилетит?
— Давай, — выдавил я. — Лети. Только быстро, а то передумаю.
Он понял.
— Анька, не вешай нос. Я буду лететь очень быстро. Если захочешь пить — ручеек прямо
И прежде чем я успел сказать, что передумал, что не смогу ждать его в одиночестве и мраке, Солнечный котенок подпрыгнул и взвился в воздух. Оранжевый комочек света стремительно поднялся, превращаясь в крошечную точку на черном небе. И полетел прочь. Действительно очень быстро: я потерял его из виду за несколько секунд. Только хватит ли ему сил все время мчаться с такой скоростью?
Минут десять я ревел, уткнувшись в густую, мягкую траву. Как ни странно, это меня капельку согрело. Поднявшись, я пошел на поиски ручейка, о котором говорил котенок.
Странное это дело — бродить во тьме. Теряется и расстояние и время. Лишь камни, изредка попадавшиеся под ноги, доказывали, что я не топчусь на месте.
Руки я держал перед собой, боясь, что в любой момент оступлюсь, но вскоре услышал журчание воды, а еще через мгновение трава под ногами сменилась влажным песком.
Нагнувшись, я жадно пил холодную чистую воду. Потом, отойдя на несколько шагов — так, чтобы слышать ручеек, — лег навзничь в траву, высокую, сомкнувшуюся надо мной.
Делать было совершенно нечего. Раньше я и не подозревал, как выматывает полное безделье. Я лежал, слушая плеск воды и гул ветра где-то далеко-далеко вверху. Лежал, наверное, очень долго. А потом снова заснул.
Разбудили меня шаги. Я открыл было рот, чтобы окликнуть вернувшегося Котенка, но вовремя сообразил, что эти шаги другие: тяжелые, человеческие.
Сразу вернулся страх.
Шаги приближались сразу с двух сторон. В нескольких метрах от меня идущие встретились. И я услышал тягучий голос:
— Там нет никого.
— Там нет никого тоже.
Я понимал говорящих, хотя мне почему-то казалось, что они говорят на чужом языке. И от этих медленных, тяжелых голосов меня пробила дрожь. Я замер, боясь шевельнуться.
— Здесь никого. Но дозорный видел свет.
— Дозорный видел Настоящий свет.
— Это невозможно.
— Но дозорный видел.
— Здесь нет света. Здесь нет никого.
— Тот, кто светил, улетел.
— Или ушел по скалам. Здесь низкие скалы.
— Нас обвинят в медлительности.
— Это плохо. Надо сказать, что здесь был Крылатый, убежавший вчера.
— Нас спросят, где его сердце.
— Мы скажем, что он защищался. Мы скажем, что залили долину Черным огнем.
— Это расточительно. Это плохо.
— Но это лучше медлительности.
— Да. У тебя есть Черный огонь?
— В башне.
— У меня нет Черного огня. Мы полетим в твою башню, возьмем огонь и сожжем долину.
— Так хорошо. Летим.
И я увидел, как во мраке разворачивается ТЬМА. Черные полотнища тьмы, чернее темноты, непрогляднее мрака. Две пары огромных крыльев. В лицо ударил ветер, наполненный едким нечеловеческим запахом, и ТЬМА взвилась в небо.