Дверь. Альбом
Шрифт:
А мы оказались совсем в другом положении. Нашли и арестовали человека, потому что он вел себя совсем неумно. Закопал трость в своем доме, хотя если это он убил Сару, то только по дороге мог утопить ее в десятке речек. С одной стороны, у преступника стальные нервы, что вообще большая редкость, а арестованный падает в обморок при виде этой трости. Он достаточно силен, чтобы спуститься в эту вашу вентиляционную шахту: я для своих лет достаточно крепок, и то не смог бы этого сделать. А врач говорит, что он больной человек и болеет уже несколько лет.
Я сам
Одну за одной он быстро сломал три зубочистки.
— Лично я не верю, что мы хотя бы чуть-чуть поняли, что к чему. Вот, например, вечер, когда ранили мисс Джуди. А кстати, она хотя бы сказала, что делала в гараже?
— Сказала, что искала большую линейку.
— Но она же спрашивала Джозефа, где хранится лестница? Зачем она ей была нужна? Чтобы использовать или чтобы посмотреть на нее?
— Инспектор, я понятия не имею.
— Любопытно. У нее была какая-то идея. Она сообразительна. Но вернемся к тому вечеру. Джозеф услышал, как в кустах лают собаки. Вдруг они замолкли, как будто увидели знакомого. Вы с Джозефом пошли к гаражу. Джозеф что-то услышал и громко спросил: «Кто там?» Ответа не было, и вы пошли дальше. Но в кустах кто-то был или проходил — я же утром нашел там следы. Правда, не настоящие. Кстати, следы женских туфель. Мне пришлось много поработать! Но туфли не из вашего дома. Мы с Джозефом проверяли.
Но есть один момент. Мисс Джуди ранили в десять часов вечера, в два часа ночи Нора кого-то увидела. И я хочу знать вот что. Куда мог пойти Джим Блейк в этот промежуток времени, с десяти до двух, и где мог достать пару туфель, принадлежащих крупной женщине, которая ходит, опираясь на внешнюю часть стопы? В его доме нет ни одной женщины.
И почему Джим Блейк приложил столько труда, чтобы скрыть следы, а потом пошел и закопал трость в своем доме? Так мог поступить только дурак или лунатик, но уж никак не человек, который подсунул нам эти следы.
— Инспектор, а вы говорили все это прокурору?
— Прокурору нужен обвинительный акт. У него такая работа. Но человеку, которому предъявило обвинение большое жюри, придется нелегко. Суд потом может признать его невиновным, а клеймо останется.
Он взял с моего стола карандаш, осмотрел его и положил обратно.
— Пойдем дальше. Вы помните, как в первый раз обсуждали с Блейком исчезновение Сары Гиттингс. Когда это было и где?
— В этой комнате на следующий день. Когда она не вернулась, я сама его позвала. Он был обеспокоен, но не более того.
— Больше ничего не помните?
— Ничего особенного. Помню, он спрашивал о Говарде.
— Что именно?
— Что-то о его здоровье. Может ли он ездить, не был ли здесь в последнее время.
Инспектор съехал на краешек кресла.
— Это интересно. Зачем ему об этом спрашивать? Как я понимаю, вы говорили о Саре Гиттингс?
— Только о ней.
— А он ведь знал состояние мистера Сомерса. У вас не осталось ощущения, что у Блейка были
— Да. Помню, меня это удивило. Он спросил, уверена ли я, что Говарда не было в городе. Мне это показалось неправдоподобным.
— Но у вас нет причин считать, что он приезжал?
Когда я отрицательно покачала головой, он добавил:
— Не отвечайте сразу, мисс Белл. Подумайте хорошо. Иногда нам кажется, что мы знаем о человеке все, а потом вдруг оказывается, что мы совершенно ничего о нем не знали. Почему, когда Говард Сомерс был здесь прошлым летом, он тайно изменил завещание? Что это за секретный фонд в пятьдесят тысяч долларов? И что заставило мистера Блейка расспрашивать о мистере Сомерсе?
— Я не верю, что Говард сюда приезжал. Он болел, жена практически все время была рядом.
— Но возможность у него была? Например, ночью, когда она рано легла спать? Или ездила на обед? У него, конечно, была отличная машина и надежный шофер.
— Возможность? Наверное, да. Но зачем?
— Именно в этом и вопрос. Если вы сможете убедить мистера Блейка рассказать своим адвокатам, почему он тогда спрашивал, это может помочь. — Инспектор нетерпеливо поморщился. — Если бы только люди говорили все, что знают, ошибок правосудия не было бы совсем. Но они молчат. Или от страха, или защищая свои интересы, или кого-нибудь. И задают нам загадки. Вот вы, например. Сжигаете коврик и тем самым создаете такую улику против Джима Блейка, что не слишком грамотный суд присяжных может спокойно отправить его на электрический стул. Зачем вы его сожгли? Что такого нашли, а мы пропустили? Я же буквально вылизал эти коврики.
— И ни на одном не было пятен?
— Пятна? Вы нашли на коврике пятна?
— Да, нашла. Пятно в форме кольца.
Он встал и взял шляпу.
— Вам, вероятно, будет интересно узнать, что когда я осматривал машину наутро после смерти Флоренс Гюнтер, никаких пятен на этом коврике не было.
Не знаю, какие выводы он извлек из этих новых сведений о коврике, но его заключительная фраза меня утешила мало.
— Даже не знаю, насколько это может повлиять на мнение присяжных, — заявил он. — С первого взгляда, мисс Белл, дело абсолютно ясное. У Блейка было оружие и мотив. Единственное, чего у него не было, так это… Уж извините меня, кишка у него тонка. Но заметьте, мисс Белл, я не говорю, что он невиновен. Все выглядит так, что он виновен. Я только говорю, что есть неувязки, и некоторым из них я просто должен найти объяснение.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Это случилось в среду восемнадцатого числа, через месяц после смерти Сары и примерно за шесть недель до того, как стреляли в Джозефа.
Поднявшись в тот вечер к себе, обессиленная и физически и морально, я обнаружила на своей постели Джуди. Она лежала, свернувшись калачиком, и пребывала в унынии.
— Разреши мне остаться, — взмолилась она. — Хотя бы пока матери нет. Мне надо с тобой поговорить.
— Разве она не дома? — удивилась я.