Двери, всегда закрытые настежь
Шрифт:
Стоило нам только узнать о том, что появился новый объект, достойный нашего внимания, мы срочным образом готовились к вторжению. То есть прятали школьные ранцы в дровяной сарай (стоявший между нашими бараками), тащили из дома бутерброды, запасались свечками и спичками и отправлялись на охоту. Цель набега всегда оставалась не до конца понятной нам самим…
Что мы хотели найти? Привидения? Клад? Или, может, самурайский меч?
Это неважно. Я думаю, нам тогда просто хотелось чуда… пусть маленького, но такого необходимого, когда тебе 7 лет, с тобой лучший друг, а в твоем скучном городке, кажется, даже мухи знают друг друга по имени-отчеству.
В
Утром, предупредив мое желание смыться за дверь нечесаным и неумытым, мама стальным голосом отрезала:
– Сегодня идем на юбилей к тете Розе. Будь добр привести себя в порядок! Да, да! И зубы тоже! Твой костюм в зале на стуле, чистые носки там же, и… И смотри у меня!
Где-то глубоко внутри себя я взвыл утробным голосом, но хорошо зная: если мать говорит подобным тоном, спорить не то что нежелательно, а чревато резиновым шлангом от стиральной машины по моим мягким местам, возражать не стал и даже сказал примерным голосом:
– Хорошо мамочка.
За что был одарен взглядом, в котором сквозило некое удивление вкупе с недоверием.
– Гляди у меня!
И мама отправилась в свою комнату наводить красоту.
Надо отдать ей должное: наказывала она меня редко, даже слишком, но зато так, что помнилось очень долго (в отличии от Костика, которого отец лупил ремнем почти каждый день, но добился только того, что шкура на попе у сына стала абсолютно невосприимчивой к подобного рода наказаниям).
Впрочем, это лирическое отступление.
Два часа спустя мы с матерью шли по направлению к дому тети Розы.
Мать гордо плыла впереди по нашему местному Бродвею под названием ул. Центральная, я же понуро плелся сзади, таща нелепый букет из гладиолусов и жутко стесняясь своего чисто вымытого облика, наглаженных брючек и ослепительно белой рубашки.
Вдруг, материализовавшись из-за угла, появился Костик и, несмотря на предупредительный вопль матери, схватил меня за рукав и потащил в сторону, ругаясь негодующим шепотом.
Благо внимание матери было тут же отвлечено какой-то малознакомой мне тетей с детской коляской.
– Далеко не уходи! (мне вслед)
И обе склонились над коляской, умильно сюсюкая (одна с гордостью, другая с приторным восхищением). На какое-то время я был относительно свободен.
– Слышь… ты че вырядился, как болван? – начал Костик
и, не дожидаясь оправдательного лепета, продолжил:
– Одноглазого забрали! Говорят – в «дурку»!
Это была новость… так новость. По значимости это было на порядок выше, чем вертолет, севший ненадолго год назад на площади перед городской управой. Поскольку наши бараки располагались поблизости, мы с Костиком были в числе первых счастливчиков… Мальчишки, прибежавшие из отдаленных окраин, лицезрели только пыль, поднятую винтами улетевшего вертолета, и (с бешеной завистью) наши сияющие от восторга рожи.
Одноглазый являл собой личность загадочную и очень опасную. Опасность заключалась в его железных пальцах, которыми он до хруста выкручивал уши любопытных пацанов, неоднократно пытавшихся проникнуть на его территорию (у подножья сопки густо заросший крапивой и малиной маленький клочок земли, с полуразвалившейся хибаркой, обшитой рубероидом и дощечками от деревянных ящиков).
Он ни с кем не общался, в город приходил только в магазин за продуктами и, если бы не было необходимости разговаривать с продавщицами,
Все остальные слухи представляли собой либо вариации двух первых, либо даже их компиляцию в произвольной форме.
Поговаривали, что он иногда месяцами не покидает стен своего жилища. Хотя скорее всего это просто враки.
Одно точно: никто, никогда не бывал у него дома, поскольку он сам никого не приглашал, а любопытствующих бесцеремонно заворачивал еще на дальних подступах к своему жилью. Главная странность, подогревавшая не стихающее любопытство окружающих, заключалась в том, что его заросший участок с полуразвалившейся хибарой был обнесен очень добротным и высоким забором, сколоченным едва ли не сразу же после заселения. Собак Одноглазый не держал, но функции сторожа и сигнализации у него с успехом выполнял огромный черный котяра, принимавшийся истошно завывать, выгибая спину и прижимая уши к голове при появлении посторонних в его поле зрения. Зрелище, надо сказать, жуткое, наводившее ужас в свое время не на одно собачье сердце, не говоря уж про пацанов. Котяра был местный, бездомный, долгое время промышлявший по помойкам на ул. Набережной и вот теперь обретший хозяина в лице Одноглазого.
Как бы там ни было, новость означала одно: теперь можно беспрепятственно проникнуть в его таинственную хибарку в поисках чего-нибудь загадочного. Причем все нужно делать быстро, пока не пронюхали остальные такие же, как и мы, искатели приключений.
Решение пришло незамедлительно – проникнуть на заветную территорию сегодня (этому в немалой степени поспособствовала мать, направляющаяся в нашу сторону с решительным видом)
Костик должен был произвести разведку и ждать меня в условленном месте через пару часов.
За это время я надеялся отбыть официальную часть и, пользуясь неизбежной суетой на таких мероприятиях, потихоньку слинять. Про будущее состояние парадного костюма я даже не думал. Семь бед – один ответ. А дом тети Розы находился в пригороде неподалеку от хибары Одноглазого.
Глава 2. Ящик
– Ко-о-т… Эй… Ты где? …
Никто не отозвался. Я прятался в зарослях лопуха позади хибарки Одноглазого и безуспешно вполголоса звал Костю.
Кота (в смысле животного) нигде не было видно. Впрочем, как и моего друга. Тем не менее я оглядывался с опаской, на всякий случай держа в руке промасленную салфетку с завернутым в нее куском жареной рыбы, украденной мной на кухне юбилярши.
Было очень жарко. Солнце стояло в зените. Надоедливо жужжали над ухом оводы.
Пахло лопухами и ещё почему-то сахарной ватой.
Подождав еще немного, я решил, что мой приятель внутри хибарки и просто меня не слышит. Поэтому, крадучись, пересек двор и прилип носом к пыльному стеклу единственного окна, пытаясь что-нибудь разглядеть внутри. Разглядеть ничего не удавалось.
На двери хибары висел огромный замок и свинцовая пломба.
Я стоял и раздумывал, что делать дальше, когда вдруг (мне с перепугу показалось – прямо из-под земли – возле моих ног) раздался Костин голос: