'Двести' (No A, август 1994)

Журнал Двести

Итак, "Тот, кто не спит". Голый сюжет от первого лица. Стремительный поток сознания. Перестрелки, погони, взрывы, рукопашные бои. Сначала все это существует как бы само по себе - взаимосвязано, но как бы вне определенного контекста. Но, мало помалу, этот контекст проявляется, подвсплывает к поверхности, поближе к читательскому восприятию - ненавязчиво, как бы даже неохотно... Достаточно затасканный сюжет об очередном социальном эксперименте КГБ (а что было бы, если бы наиболее выносливая часть советского народа пережила ядерную бомбардировку?) вдруг приобретает свежесть - и, пожалуй, только из-за формы, в которой он отлит. Щепетневу поразительно хорошо удалось сбалансировать повесть сильно рекомендую!

В следующем номере (сдвоенном 5/6) редакция порадовала нас большим рассказом

Джина Вульфа "Пятая голова Цербера" - прекрасная новелла и весьма приличный перевод.

Далее последовала подборка рассказов отечественных авторов. "Родительский день" Михаила Немченко - излишне патетическая зарисовка о том, как нужно чтить свои корни. Видимо, автор полагает, что от напоминания эта мысль станет менее банальной. "Мумия" Андрея Лазарчука в комментариях не нуждается - премии "Бронзовая улитка" и "Интерпресскон" достаточно весомы и каждая в отдельности, а уж вместе... И, наконец, "Лабиринт" Абдулхака Закирова превосходный, на мой взгляд, философский рассказ на темы древнегреческой мифологии. Досадно, что рассказ этот не номинировался на "Бронзовую улитку" - его присутствие в номинационном списке пошло бы списку явно на пользу. Возможно, имеет смысл провести его по номинациям 1995 года.

В номерах 8 и 9 "Следопыт" напечатал еще одну повесть покойного Владимира Фирсова - "Сказание о Четвертой Луне". Честно говоря, я до сих пор не могу поверить, что она написана в 1969 году. Повесть невероятно современна даже сейчас, когда тоталитаризм уже забит демократическими сапогами до тяжелой икоты - а выйди эта повесть в 1987-м, скажем, стоять бы ей наравне с "Невозвращенцем"... впрочем, я, кажется, снова себя обманываю фантастика все-таки...

Параллельная реальность. Автоматы и мечи. Империя, владыка которой бессмертен до тех пор, пока каждый день выпивает жизнь из одного из своих подданных. Ежедневные казни - decapito - перестали быть зрелищем даже для обывателей. Отрубленные головы бережно, как книги в библиотеке, хранятся на полках в специальном отделении дворца...

Повествование ведется от лица одной из таких голов, возвращенной к жизни на чужом теле.

Жажда мести, заговор, революция...

Наконец-то (сколько лет прошло со времени публикации повести "Срубить крест"!) мы видим, как этот автор мог писать... Остается только гадать, сколько шедевров осталось им не написанными из-за того, что они все равно не были бы востребованы - своим временем...

По контрасту с повестью Фирсова, рассказ Сергея Другаля "Чужие обычаи" - космическая НФ, написанная в виртуозном другалевском стиле. Команда первооткрывателей высаживается на свеженькую планету и принимаются устанавливать взаимопонимание с местным первобытным населением. Судя по тому, как ребята это делают, методология процедуры контакта на Земле еще не разработана. Контактеры просто развлекаются - и заодно развлекают читателя. Один герой, установив несоответствие обычаев планеты общечеловеческим нормам, начинает активную прогрессорскую деятельность, за что и получает. Другой, установив то же самое, принимает чужие обычаи как данность и успешно (до полной потери гуманистической идеологии) вливается в первобытно-племенной коллектив. Резюме: в чужой монастырь со своим уставом не суйся. Пожалуй, редко какой рассказ я читал с большим удовольствием.

Помня, что время не стоит на месте - и авторы иногда тоже,- я постарался забыть о разочаровании от "Охоты на Большую Медведицу", первой повести Алексея Иванова, и приступил к его новому программному произведению, которое называется "Корабли и Галактика". И сразу же обрадовался - мне показалось, что у автора появилось чувство юмора. Ну что еще я мог подумать, если с первых строк стало ясно, что я читаю классическую по форме космическую оперу, нарочито патетическую и выспренную, да еще и с великолепными пародийными эпизодами - одно описание космической крепости с подъемным мостом, контрфорсами и краснокирпичными заплатами чего стоит! В общем, читаю, радуюсь и думаю, что все хорошо, только надо было автору для еще большего юмору тупо писать вообще все существительные с заглавной буквы - не только Корабли, Люди и Космос, а еще и, скажем, Пульт, Антенна и Сопло. И вдруг замечаю - что-то не так.

Кажется, автор все эти пародийные прелести использует как антураж для серьезной космической оперы - насколько космическая опера вообще может быть серьезной. То есть, это у Алексея Иванова эстетика такая - то, что я однозначно воспринимаю как хохму, он не менее однозначно воспринимает как изыск. Вот ведь какая разница восприятий... И теперь меня мучает и гложет вопрос: это у меня восприятие такое уродское - или господин автор не в состоянии адекватно подобрать инструментарий для создания своих произведений? Впрочем, повторяю, читается все это забавно и даже может сильно понравится младшим школьницам.

И закончить обзор я хочу упоминанием о повести москвича Александра Громова "Наработка на отказ". Громов написал сильную и динамичную вещь о Человечестве, которое обречено бесконечно повторять свои ошибки, главная из которых - пренебрежение этичностью средств, используемых для достижения поставленной цели. Это космическая фантастика - действие разворачивается на другой планете, которую колонизируют сразу несколько держав. Каждая делает это по-своему, но основное внимание автор обращает на одно поселение, давно ставшее самодостаточным социумом. Социум этот быстро ассимилирует новичков (тем самым сводя почти на нет влияние материнского социума) и семимильными шагами движется от относительной свободы к неприкрытому тоталитаризму.

В "Наработке на отказ" есть почти все, что я хотел бы видеть в добротно сделанном произведении массовой коммерческой (что не значит дурной) НФ - герой с ясно различимым характером, изобретательно написанный антураж, загадка. Несколько подкачал сюжет автору, кажется, не хватает пока дыхания на такие длинные дистанции и он никак не может выдержать ритм. Впрочем, это могут быть издержки технические - "Следопыт" напечатал повесть (роман?) в журнальном варианте... А в общем, могу только порадоваться, что в нашей фантастике появился новый многообещающий автор.

И в 1993, и в 1994 годах "Уральский следопыт" приходил в Санкт-Петербург судорожно. К декабрю здесь появился только четвертый номер. Увы. Обзор останавливается на полпути...

Как жизнь.

Василий ВЛАДИМИРСКИЙ

Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ. Избранные произведения. Том I. / Нижний Новгород: "Флокс", 1994.- (Золотая полка фантастики).

Я люблю роман "Евангелие от Тимофея" и потому заранее прошу простить меня за возможную пристрастность. На это есть свои причины. Кому-нибудь может показаться, что мои оценки слишком субъективны и эмоциональны, но... Простите.

Как известно, "Евангелие..." вместе с новым романом "Клинки Максаров", первоначально напечатанном в значительно сокращенном варианте в "Меге" #1 за 1994 год, составляют первую половину обещанной тетралогии "Тропа". Стоит ли говорить, что вариант романа, сокращенный в три раза за счет с кровью вырванных из текста кусков, был весьма далек от совершенства. Однако мне кажется, что "Евангелие...", в свое время почти обойденное вниманием критики, заслуживает того, чтобы остановиться на нем отдельно.

"Евангелие от Тимофея" - очень умный и очень грустный роман. Это роман-антиутопия, роман-гротеск, роман-притча. Притча о власти и о жизни, которая продолжается вопреки и несмотря на тупую давящую силу этой власти. И если Лес в "Улитке на склоне" (вещи, связь с которой в "Евангелии от Тимофея" прослеживается на уровне символов) является метафорой чужого и непонятного будущего, то Вершень, Иззыбье и Бездна - достаточно прозрачная метафора настоящего, не менее таинственного и пугающего. И у Стругацких, и у Брайдера и Чадовича власть как таковая - один из главных предметов размышления. Уже в силу своей природы власть, как правило, достается тому, для кого обладание ею служит достаточным вознаграждением за любые издержки морального плана. Чем выше моральные требования человека к себе, тем меньше шансов у него взобраться на верхнюю ступеньку социальной лестницы. Так происходит в любом обществе, не зависимо от того, чем регулируются отношения в нем Конституцией, Библейскими Заповедями или Письменами на полях старой поваренной книги. Так будет продолжаться до тех пор, пока будет существовать сама власть - или, по крайней мере, институты власти.