Движение Rapid Eye
Шрифт:
ДЖОРДЖ: Никогда. Мы всегда говорим, что если бы вдруг приземлился космический корабль, оттуда вышли бы люди и сказали, дескать, нам нужно заснять пятиминутный фильм о Земле, что-нибудь очень типичное, мы сказали бы — отправляйтесь в Олдгейт. Вы ведь не скажете им, отправляйтесь в Цюрих, это самое типичное место на планете Земля. Ни даже Нью-Йорк. Мы считаем центральный Лондон — не южный, как Кенсингтон — центральный и восточный Лондон очень реальны и современны. Выражение глаз у людей здесь очень современное.
ГИЛБЕРТ: Мы уверены, что это лучший город в мире.
ДЖОРДЖ: Очень
ГИЛБЕРТ: Полная свобода в каком-то смысле. Отчасти дозволенная анархия.
ДЖОРДЖ: Ни в одном городе Европы этого нет.
ГИЛБЕРТ: Ни у кого нет полной свободы. Когда ты идешь по Коммершиал-стрит, никого не волнует, чем ты занимаешься, как ты одет.
ДЖОРДЖ: Такое многообразие, по сравнению со всей Европой. В Лондоне больше ресторанов разных национальных кухонь, чем в любом другом городе мира. Тысячи.
ГИЛБЕРТ: Лучшая архитектура.
ДЖОРДЖ: Многообразие архитектуры. Церковь Николаса Хоуксмора, а за углом — Турецкий рынок. Броудгейт, очень современно, Бетнал-Грин и Брик-Лейн. Мы чувствуем Лондон, даже когда уезжаем из него.
RE: Как вы считаете, Лондон мужественный или женственный город?
ДЖОРДЖ: Не мужественный. Мужественный это, наверно, Берлин.
ГИЛБЕРТ: Странноватый, голубоватый. По-современному.
RE: Вы считаете себя современными людьми?
ГИЛБЕРТ: Да.
RE: Значит, вы сейчас счастливы?
ДЖОРДЖ: Мы боремся за будущее, мы хотим, чтобы мир хоть чуть-чуть походил на наши картины. Чтобы мир стал более смешанным, чтобы каждый человек мог выбраться из своей норы и на минуту почувствовать новую идею или нового человека. Когда читаешь роман 18-го века, то понимаешь, насколько с тех пор изменилось представление о человеке, и мы понимаем, что они снова могут измениться самым невероятным образом. Возможно, появится новый тип людей. Только если жизнь станет лучше и добрее. Больше терпимости, я надеюсь, это каждый поймет. Как художники мы хотим уважения и почета — «все сразу». Сущность всего человечества — вот наш сюжет и наше вдохновение. Мы каждый день ратуем за добрые традиции и необходимые перемены. Мы хотим познать и принять все добро и зло в нас самих. Цивилизация всегда зависела от успеха «людей дающих». Мы хотим пролить нашу кровь, мозги и семя во имя поиска нового смысла и целей жизни.
Гилберта и Джорджа печалит то, что цинизм, овладевший Британией, препятствует экспериментам и прогрессу.
RE: Вы хотите, чтобы вас любили?
ДЖОРДЖ: О да! Так и должно быть… никак иначе. Люди подходят к нам в барах и говорят что-нибудь невероятно лестное. Мы любим зрителей. Все художники этого века становились знаменитыми благодаря своей любви к культуре, искусству или еще чему-нибудь. Мы считаем, что это полная чепуха. Большинство художников этого века к тому же занимали критическую позицию. Мы чувствуем, что мы — другие. Мы не выступаем ни против кого, ни против чего. Все художники считают, что широкая публика глупа. Мы в это не верим. Каждая отдельная личность — фантастическая личность.
ГИЛБЕРТ: Иногда у нас возникают проблемы, ведь чтобы вы не сказали в Британии, они это обязательно раскритикуют.
ДЖОРДЖ: Пресса, не публика. Даже обычные новости.
RE: Невероятное самодовольство
ДЖОРДЖ: Они уничтожают комедию и юмор, приспосабливаясь к этой циничной точке зрения. Это не смешно. Люди нападают на священников, или на средний класс, или на правительство. Мы считаем, если у тебя есть стол, бутылка и пепельница, ты можешь быть очень творческим человеком и создавать что-то очень веселое, не выступая против кого бы то ни было. Критическая комедия делает несчастными многих людей. Людям становится обидно. Мне становится ужасно неловко, когда в комедии принимаются хлопать по голове лысого человека… Мне очень обидно. Я пытаюсь сказать, что это не имеет значения. И я думаю, что полные леди испытывают то же самое… все. Как превосходный артист с ведром, а люди не понимают, это то же самое.
ГИЛБЕРТ: Проблема здесь, в Англии в том… ну, если вы произносите Английская Еда, они говорят — «Плохая».
ДЖОРДЖ: Английские курорты… грязные.
ДЖОРДЖ: Английская классовая система.
Г&Д: «Плохая»!
ДЖОРДЖ: Английская экономика.
Г&Д: «Плохая»!
ДЖОРДЖ: Английский премьер-министр.
Г&Д: «Плохой»!
ГИЛБЕРТ: Английские художники.
Г&Д: «Плохие»!
ДЖОРДЖ: Английский крикет — уничтожен.
ГИЛБЕРТ: Английское кино — плохое.
ДЖОРДЖ: Это невероятнейшая чушь. Болезнь. Страсть к негативу.
Мы перемещаемся на задний двор, пьем теплое «шардоне», Джордж возбужденно зовет меня в студию. «Саймон, иди, посмотри на это!» Мне показывают пробные отпечатки фотографий и дают лупу. То, что я вижу, оказывается человеческим дерьмом. Джордж полон энтузиазма. «Хорошая форма, верно? Фантастика!». Я киваю, он не шутит.
Дерьмо и многое другое, все это части следующего проекта Г&Д, изящно названного «Летающее дерьмо», образцы которого впервые опубликованы в этой книге. Дерьмо, в конце концов, великий уравнитель всех рас и всех классов.
ГИЛБЕРТ: Мы были ужасно оскорблены, когда люди спрашивали нас, используем ли мы собачье дерьмо в своей работе. Это все наше собственное!
Время уходить. Я оставляю странную пару наедине с их жизнью, поняв, что Гилберт и Джордж — два самых любезных, удивительно добрых и веселых человека, которых я когда-либо встречал, с озорным чувством юмора, позволяющим гораздо глубже понять их мерзкое, темное, позорное искусство и утопический взгляд на будущее искусства и общества, который мы все можем принять: Искусство, вырастающее из опыта реальной жизни, культура — общая для всех цветов и мировоззрений, жизнь в мире не скованном религией и нетерпимостью.
Мире Гилберта и Джорджа.
Это мир
Это наш конец
Это наш мир
И это конец
ЧУМНОЙ ДВОР
АЛЬТЕРНАТИВНЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ
В тени Долины Смерти смущенный, сбитый с толку, пьяный и потерянный бродит Саймон Дуйар и разглагольствует о доме нечестивой троицы, об истинном царстве Искусства, Коммерции, Религии — Альтернативных Штатах Америки. Не столько Апокалипсис нынешний, сколь апокалипсис грядущий…