Движение Rapid Eye

Дуайер Саймон

Существует немало книг, от «Культа искусства» Джина Гимпла 1969 года, до «Врага Человечества» Роджера Л. Тейлора, изданного в 1978 году, и «Элементов непринятия» Зерзана, появившихся в 1988 году (и все это занудные книги, которые никто не читает), которые критикуют в общих и традиционалистских, классических терминах мир искусства во всех его формах проявления. Но опять-таки, как Церковь Сатаны является гнездом христиан-отступников, так артбойкот/нападки на искусство в подобных педантских публикациях, как правило, получают одобрение со стороны неудавшихся художников и марксистов из среднего класса, страстно говорящих о «пролетариате», которому не дан допуск к искусству. Точно «искусство» — это идеал или цель, к которой устремляются обездоленные. Очевидно, что многие люди покупают картины не из соображений престижа или в качестве экономического вложения. Так же абсолютно очевидно, что многие люди, имеющие наглость называть себя художниками, делают исключительно это для того, чтобы намекнуть на то, что они обладают куда большим пониманием, чем плебейские массы,

от лица которых они так любят говорить. Так же правда и то, что большинство художников — невежественные, лишенные воображения зануды, которые занялись искусством по причинам, являющимся прямым следствием классового воспитания. (Раньше ни к чему не пригодные отпрыски состоятельных семей становились священниками, теперь они присоединяются к светской религии Культуры, наводняя художественные школы). Всем уже стало ясно, что это правда, но такие вещи не означают, как полагают некоторые политизированные критики, что «искусство» — это плохо, социально или морально. Придти к такому заключению сродни тому, что сказать, что духовность — это плохо, припомнив христианские крестовые походы или процессы над ведьмами в Салеме.

Хотя общий уровень понимания произведений искусства и художников, крайне низок, что иллюстрирует фурор, произведенный Серрано, и мотивации многих художников сомнительны, это не повод перечеркивать все искусство и культуру. Когда вы читаете доводы художников против искусства, вы понимаете, как глубоко укоренился их самообман и благоговение перед своим предметом. Точно так же, как доводы сатанистов всегда основываются на римском кресте тысячелетней давности, антикультурные доводы основываются на другой старой спорной фантазии. Шестой форме марксизма.

Читая книги в духе вышеупомянутых, скоро начинаешь понимать, что художники редко способны придумать письменный аргумент, и когда они пытаются доказать, что задействуют свой интеллект, стремясь, как Ситуационисты, обратить на это внимания, они используют три длинных слова из тезауруса, в то время, как можно обойтись одним простым словом. Но теория, которая, разумеется, объясняет в наиболее тупой манере из всех, основывается на том, что мир искусства должен отражать принципы классовой борьбы (так же как и промышленность), что «культура» не должна быть неприкосновенной, что искусство не должно диктоваться буржуазией.

Эти якобы разумные, простые аргументы, — которые должны выражаться открыто, — на деле лишь провоцируют социалистический спектр цензуры, и сами по себе основываются на обобщениях и многословных противоречивых аргументах, которые обнаруживают фундаментальное недопонимание того, что происходит в умах людей. Эту же иллюзии разделяют все политики и люди, использующие для решения проблем линейное мышление, и сами по себе являющиеся прямым следствием такого «логического» мышления. Полностью игнорируя тот факт, что Вселенная — внутри нас.

Есть также преимущество в Артсоце, в том, чтобы быть «политически» мотивированным (что практически всегда означает — социалистическим, марксистским, ленинистским, троцкистским или «анархистским»), потому что это не только создает фальшивую ауру мятежа, которой наслаждается художественная богема — в том, что почти все художники — выходцы из среднего класса и таким образом отрицают свое воспитание — но это дает художнику ощущение, что у него высокоморальные мотивы. Он не просто талантлив, восприимчив и интеллигентен, он — существо, наделенное индивидуальностью и моральным превосходством.

Признание ценности некоторых произведений искусства — не есть измена «рабочему классу», также как, интерес к футболу — не есть интерес к неонацистской политике Британской Националистической партии. Но если выступающие против искусства демонстрируют покровительственное отношение к «массам» и в то же время отчасти интеллектуальное филистерство, мне интересно, неужели подобные писатели и критики действительно не понимают благотворного воздействия искусства?

Как ни странно, наиболее социально радикальные произведения искусства в наши дни могут стать предметно-изобразительные натюрморты или пейзажи, творения ремесленников, не кричащих об особом видении или тайном языке. Такие художники могут с помощью своей работы в какой-то степени поддержать культурную систему, которую многие из нас считают до некоторой степени отвратительной и реакционной, но, в отличие от авангардных движений, они не заявляют, что делают нечто иное, они не вовлечены столь беззастенчиво, столь неизбежно в игру в Дистанцию равнодушие. Большая часть так называемых авангардных «движений» на всем протяжении недавней истории искусств разделяли идеи демократизации искусства, пытаясь сделать его менее классовым, и превратить искусство в важное коммуникационное средство (как правило, протеста или несогласия) в сферах культуры, политики и общества, на которые художники стремятся повлиять. Но эти откровенно политизированные движения, связанные подобными целями и мотивами, повторяли одну ошибку. То, что я говорил о Серрано. Их ошибка в том, что в обществе это никого не волнует. Далекое от поощрения соучастия, или признания, искусство, и главным образом экспериментаторство в искусстве, отдаляет искусство от повседневной жизни, представляя, по общему мнению, интеллектуальный багаж, сочащейся «гибберишем», зрителям, которые не желают, чтобы подобные теоретические аргументы навязывались им людьми, которых они считают претенциозными и неподходящими.

Проблема авангардных активистов в том, что подавляющее большинство людей не желают избавляться ОТ оков искусства,

они желают бежать В мир искусства, подальше от темниц, в которых они обитают — перед мониторами компьютеров, контрольных пунктах кассах и конвейерах обыденного мира. Художник, который имеет такую роскошь, как время, чтобы размышлять над подобным выбором, чего не может себе позволить большинство, зачастую вызывает презрение у тех из нас, кто трудится на «нормальных» работах. Художники, с которыми я встречался, боровшиеся против искусства, нападавшие на арт-истеблишмент и разоблачавшие буржуазную природу, делали это не столько потому, что стремились изменить систему, а потому что они хотели занять положение внутри системы, которая поддерживает их из-за чувства вины, которое они испытывают вследствие вовлечения в этот бесполезный, коррумпированный капиталистический мир. Не работая в офисе, магазине или на заводе (кроме как на каникулах в колледже), они упускают важную составляющую общественного сознания — унизительную нужду. Из-за этого они так же не понимают то, на что многие из них любят ссылаться — классовую борьбу. У них нет боссов, которых можно ненавидеть, автобусов, на которые опаздывают, нет тупых клиентов, с которыми приходится иметь дело, ни жесткого расписания, по которому приходится жить. Они могут отвергать концепцию трудовой этики, но они по-прежнему не понимают возникающее в связи с этим чувство братства. Эта дистанция от повседневной реальности также может некоторым образом объяснить, почему многое из создаваемого искусства так мало или совсем ничего не значит для широкой публики.

Это так же объясняет довольно странную привычку многих художников и преподавателей искусства, говорить об обществе в терминах, которые лишены смысла за пределами арт-журналов и кампуса колледжа. Что ж, возможно, это проблема не столько художника, сколько зрителя. И хотя я разделяю общее отвращение к самоуверенности художественного мира (возможно, вы это уже поняли) и имею некоторые сомнения относительно способа, которым искусство выполняет функции контроля, и того, как оно преподносит авангард и его так называемых интеллектуальных критиков и фанов — фальшивой внешней оболочки революции; несмотря на это я намерен защищать глубокую роль искусства до последнего. Нет плохого искусства, есть паршивые художники.

Если перфомер сидит на стуле и намазывает на себя желе, нахлестывая при этом мертвую лошадь, это может произвести интересное воздействие на зрителя, который способен интерпретировать это творение к своему удовольствию, и это может оказать какое-то благотворное воздействие на работу других художников и то, как люди воспринимают искусство. Но это лишь произведение искусства и, в качестве такового, должно рассматриваться в контексте, который ограничивает его социальную значимость и, следовательно, притязания многих авангардных художников. Однако это не означает, что «искусство — плохое». Большинство людей питают отвращение к искусству, потому что они воспринимают художников как никчемных людей, у которых имеется избыток времени и места для праздных рассуждений, и мужество, чтобы ограничить свою аудиторию специфическим социальным слоем, сознательно делая свою работу малодоступной, дорогой и непонятной. Люди хотят, чтобы их развлекали, люди хотят, чтобы их информировали, люди хотят, чтобы можно было отождествить себя с тем, что происходит внутри произведения искусства и без боязни интеллектуального возмездия, интерпретировать, критиковать и оценивать его, используя доступный им сенсорный аппарат. Это означает, что изобразительное искусство должно быть изобразительным, а не словесным. Объяснимым, но не объясняемым.

Смотреть на картину — значит просто смотреть и не пытаться увидеть. Смотреть на визуальное искусство — с помощью визуального аппарата. Просто, смотреть. Когда ты смотришь на произведение искусства, которое воздействует на тебя, ты это понимаешь, даже если не отличаешь Тернера от Констебля. Точно так же, как ты смеешься над смешной шуткой или так же, как твои глаза наполняются слезами, если кто-нибудь стукнет тебя между ног. Некоторые образы воздействуют как Удар. Причины, по которым они работают, не обязательно должны быть важными, ведь физиологические причины возникновения боли от удара в промежность, неважны. Если только ты не студент-медик. Или лектор по истории искусства. Просто смотри. Вот почему некоторые элементы оккультного искусства притягивают, а многие оккультисты и оккультные писатели — нет. Почему некий Ритуал пробуждает, и почему гримуары — просто дурацкие трактаты, которые, как говорит ЛаВей, «затеняют» сущность. Оккультные искусства, как и коммерческие искусства, привлекают не только в силу своих социальных подтекстов, но и потому, что оккультные действия затрагивают какие-то глубинные струны в человеческом сознании. Когда в школе меня заставили прочитать «Фауста» Гете, я обнаружил, что неизгладимый след остался не столько в мозгу, сколько в сердце. Прискорбно, что большинство визуальных художников, как и большинство оккультистов, робкие, связанные «образом жизни» простаки, растрачивающие могущество искусства в «погоне за результатом». В упорном стремлении демократизировать и освободить артистический опыт, утописты зачастую преуспевают лишь в создании еще одного объектива, еще одной книги, через которые искусство отдаляется и становится еще более эзотерическим и ненужным. Единственный способ сделать визуальное искусство значимым — заставить его работать на визуальном уровне. Поскольку весь мир заключен внутри человеческих голов, значит, визуальное искусство должно восприниматься церебрально, и какие бы связи, ассоциации или послания предположительно не существовали, они должны быть созданы зрителем.