Движение воздуха
Шрифт:
И вот… Варвара вздохнула. Опоздала на автобус…
Подруги долго не виделись, и Варя скучала. В детстве девочки вместе росли, а в классе сидели за одной партой. В куклы играть, задачки решать, в школу, на сенокос – все время были вместе, не разлей водой. Одна беленькая, с косой, а другая чёрненькая, в кудряшках – только и разницы.
После школы Варя на повариху учиться пошла, а Валя в город уехала, в педагогический институт. Книжки читать любила – стала учительницей литературы.
Варя очень ждала подругу. Тонкая, образованная Валя была ей и другом
Чувствовала Варя в последнее время странную пустоту в груди и одиночество. Словно дорожка, по которой прямо шла, вдруг в траве затерялась, от глаз скрыта – не знаешь, куда ступить, дальше двинуться.
Иное дело Валя! Живая, смешливая, озорная, и жизнь у нее ясная и определённая. Всегда могла рассудить, выход из тупика подсказать, сомнения откинуть. Иной раз поговорят, похохочут, и Варя словно ключевой водой омоется – так хорошо на душе становилось. А Валя и сама была кладезь знаний, и на службы ходила в храм, пела в церковном хоре – на все время могла отыскать.
Очень любила Варя подругу!
Делать нечего, вздохнула она, придётся просить Семена отвезти ее домой – больше некого. У него большой мотоцикл, да и жил он в двух шагах от столовой. Не ночевать же Варваре здесь, на остановке…
Очень не хотелось Варе обращаться к Семёну. Сегодня снова к ней в столовую приходил, опять любезничал да намекал. Не могу, говорил, без тебя жить, Варвара. Отпусти тяжесть сердечную. Стоял набычась, взглядом прилюдно сверлил, ей было стыдно. Видела Варя в зеркало, как Марья – посудомойка над ними хихикала.
Уж несколько лет Семён не давал Варе проходу, замуж звал. То вечером приходил в столовую коробки грузить, то рано утром ждал у дороги, чтоб подвезти на работу.
И бабы Варвару замучили: пожалей, говорят, мужика – так страдает… И на себя посмотри страстно – хоть и в столовой работаешь, а не королевна. Ещё лет пяток в молодушках побегаешь, а что потом? Как дальше одной жить? И ребёночка ей родить срок пришел, говорили, – взрослая серьезная женщина в самом соку, пора матерью стать.
Да, вздохнула Варя. Семён работящий, хозяйственный и не пьёт. Где лучше него найти? Вон дом какой себе выстроил – дворец! Загляденье!
Варя подошла к забору и с уважением посмотрела на высокий, крепко слаженный деревянный сруб. Любая женщина охотно сюда хозяйкой пойдёт.
Все так, подумала Варя. Годы идут. Ребёнка родить хочется – от любимого.
Семён обрадовался, увидев на своем пороге смущённую Варю.
Мотоцикл ревел, ветер бил в лицо, закручивая пшеничные косы. Варвара высоко подпрыгивала на ухабах, крепко держалась за ручки, чтобы, не ровен час, из коляски не выпрыгнуть, но встретиться с подругой в назначенном месте все же опоздала.
Как ни уговаривала она Семена вернуться назад, он вызвался проводить любимую до дома. Поставил мотоцикл под ветлой – ручей хоть и маленький, но технике через него не перескочить, и по узкой тропинке в траве они поспешили в деревню.
Семён нёс тяжёлую сумку и все
А Валентина не стала долго ждать Варвару и направилась в деревню через поле. Побоялась стоять вечером на пустой дороге. Да и озябла – солнце скрылось за горизонт, и из рощи пахнуло свежестью.
Варя увидела подругу в окно в доме бабки Дуси. Затопала обрадовано по крыльцу, вбежала в сенцы. За ней следом, пригибаясь, в избу заглянул ее спутник.
В комнате по углам было темно, и только тусклый свет лампы на потолке освещал круг над столом, за которым сидели женщины.
– Валечка! Моя ненаглядная! – Варя бросилась обниматься.
Валентина подняла голову и строго посмотрела. Протянула руку вперед, останавливая порывистое движение подруги к ней, молча указала кивком головы на лавку. Повинуясь, Варя тихонько села. Семён застыл у порога.
С печки на пол спрыгнула кошка, заурчала, изгибаясь, затёрлась Варе о ноги.
– «17 лет я провела в этой пустыне, словно с лютыми зверями борясь со своими помыслами…», – прочитала Валя в книге.
– С чем борясь? – не поняла Валентину бабка Дуся.
– С помыслами, то есть с желаниями, – пояснила подруга. – «Когда я начинала вкушать пищу, тотчас приходил помысл о мясе и рыбе, к которым я привыкла в Египте. Хотелось мне вина, потому что я много пила его, когда была в миру. Здесь же, не имея часто простой воды и пищи, я люто страдала от жажды и голода. Терпела я и более сильные бедствия: мной овладевало желание любодейных песен, они будто слышались мне, смущая сердце и слух…»
– Каких песен? – переспросила Дуся.
– Любодейных, баб Дусь! То есть плотских, похотливых.
– А! – понимающе кивнула бабка.
Валя читала Житие Марии Египетской.
На Валентине был тёплый свитер под горло, толстая кофта. Тёмные волосы она собрала в тугой узел и гладко зачёсала наверх. На бледном лице лежала скорбная тень.
Читала подруга монотонно, немного распевно, изредка отрываясь от текста, чтобы перелистнуть страницу или взглянуть на притихших слушателей – и тогда Варя видела за очками с большими линзами её блестящие глаза, восхищенные поразительно чистой историей жизни, о которой читала.
Бабка Дуся неторопливо сматывала нитки в клубок. Изредка вскидывая голову в белом платке от колен, внимательно и удивлённо смотрела в лицо гостье.
В дальнем углу под иконами тлела лампадка.
– «Я же при появлении окаянных помыслов повергалась на землю и словно видела, что передо мною стоит Сама Пресвятая Поручительница и судит меня…»
С последней их встречи Валентина немного осунулась и похудела. Было видно, что подруга много работает и совсем не успевает отдохнуть. Наверное, и перекусывает-то на бегу, подумала Варя, – столько в школе забот. Она вдруг почувствовала, что и сама сильно проголодалась. За весь долгий день ей не удалось пообедать – в делах и заботах закрутилась… И Семена из-за стола выдернула, виновато подумала.