Двое из будущего. 1903 - …
Шрифт:
Прошло несколько дней после моей демонстрации. Я продолжил заниматься рутиной, контролируя все торговые и производственные процессы, которые сводились лишь к контролю моего помощника, то есть Мурзина. И это дело было довольно-таки легким. Данил Егорыч, не смотря на всю свою ушлую деловитость, работал относительно честно и если и подворовывал, то делал это незаметно и малыми частями. Так что сильно контролировать его у меня не было никакого желания. Гоняться за копейками мне было банально лень. Да и бессмысленное это было занятие —
В общем, ранним утром, когда я вяло совершал тренировку, завалился ко мне Егорыч и присел на лавочку, что стояла вкопанной возле баньки. Закоптил папироской и, через минуту созерцания моих упражнений, выдал:
— Василь Иваныч, а помните вашу Лизетт? Ну, ты, у которой вы тогда ночевали?
— Ну?
— Она вам тогда еще трость заносила, что вы забыли….
— Да помню я. И что? — спросил я, с неохотой подходя к перекладине турника. А сам почувствовал, как Мурзин приготовился пожирать меня взглядом. Я с голым торсом, слегка вспотевший, подпрыгнул н повис на турнике с широким хватом. Потом сделал медленно одно подтягивание, затем следующее. Пауза в диалоге затянулась.
— Ну, так и что ты хотел про Лизку сказать? — напомнил я, подтянувшись пару раз.
Он вздохнул. Зачем-то достал носовой платок и вытер руки.
— Так в больнице она лежит.
— А что с ней? Простыла? — выдал я первую возникшую мысль. В эти времена даже банальная простуда может свалить с ног и шутить с ней нельзя.
— Да нет, не простуда. Сгорела.
— Как! — ахнул я, слетая с турника. — Как сгорела?
— Обычно. У керосинки колба лопнула, да на нее осколки упали, а она лампу от неожиданности и опрокинула. Ну и загорелась.
— Сильно? Как сильно? Где она лежит?
— В Красном Кресте лежит.
— Блин, Егорыч, что же ты молчал? Почему раньше не сказал?
— Да я сам только что узнал. Вот и пришел к вам сообщить.
Я забросил тренировку. Наскоро обтерся мягким полотенцем и кинул его в руки Юн, а сам скрылся в доме, чтобы одеться. Следом зашла китаянка, стала подавать чистые вещи.
— Мулзин сто говолить? — обеспокоенно спросила она, видя мои лихорадочные сборы. — Плохо?
— Да, не очень хорошее, — пояснил я ей. — Женщина одна обгорела сильно.
— Сильно? — непонимающе переспросила девушка. — Обголела?
Я бессильно вздохнул. Как бы ей объяснить? И тогда я показал на стоящую на столе керосинку и пантомимой изобразил вспыхнувший огонь.
— Женщина одна обожглась сильно. В больнице лежит.
И она поняла. В ее глазах полыхнул ужас, а миниатюрные ладошки непроизвольно прикрыли вскрик:
— Лизетт? — почти без акцента переспросила она.
Я кивнул.
— Подай пиджак скорее и трость принеси. В больницу к ней поеду, проведаю. Может лекарств каких придется купить, мазей всяких. И поскорей.
До больницы Красного Креста мы домчались быстро. Без проблем нашел палату, где лежала Лиза. В палате кроме нее находилось еще три женщины и они, увидев меня, заулыбались.
— Лиза, Ли-из, — позвала одна из них. — К тебе пришли.
Ее кровать стояла в самом
На зов соседок девушка повернута голову и два блестящих от слез глаза уставились на меня. Сквозь гримасу страдания она улыбнулась мне и, боже мой, сколько в этой улыбки было нечеловеческой боли.
— Здравствуйте Лиза, — я не нашелся как ее поддержать. Все слова сейчас мне казались бессмысленны.
— Я пришел, как только узнал….
Она прикрыла глаза. Казалось, что даже беззвучно заплакала, но нет…. Спустя несколько секунд она снова взглянула на меня:
— Василий Иванович…, - тихо прошептала Лиза. Она даже не попыталась прикрыть свою наготу, настолько ей было плохо.
Я подошел к кровати. Рядом стоял жесткий табурет и вот на него-то я и присел. Чувствовал я себя растерянно, так, словно в ее трагедии была часть и моей вины. И снова я не нашелся, что ей сказать. Так и сидел, и молча смотрел в ее бездонные глаза и измученное лицо.
Наконец, глубоко вздохнув, я сказал:
— Все будет хорошо, Лиза. Ты поправишься.
— Не переживайте за меня, Василий Иванович. Мне почти не больно, — перебила она. — Доктора здесь заботливые, они тоже обещают, что я поправлюсь. Морфий мне колят; так что, вы не переживайте, Василий Иванович, мне действительно не больно. Только перевязки очень уж неприятные.
Она скрывала свои чувства. Охотно верю, что ей колят морфий и часть болезненных ощущений он снимает. Но всего лишь часть. Врачи в эту эпоху уже с подозрением относились к этому обезболивающему средству, прекрасно видя, как у больных развивается зависимость. И назначают его применение лишь в крайних случаях. Например, как в этих. Я не знаю, сколько по времени длится его действие, судя по всему не долго, так что, думаю, Лиза большую часть суток проводит действительно в страшных мучениях.
— Как же так, Лиза?
— Ну, вот так…. Керосинка пролилась…, - сказала она и в уголке глаз появилась слезинка. — Не переживайте за меня, со мной все будет хорошо.
И я до сих пор не знал, что ей сказать. Он хорохорилась передо мной, держалась, а я сидел истуканом на жестком табурете, терзал в руках трость и не мог найти для нее слов. На языке вертелись банальности, которые никак не могли ее поддержать.
— Да, Лиза, все будет хорошо. Ты не переживай. Тебя вылечат, ты вернешься….
Я едва не сказал глупость. Куда она вернется? В кафешантан? Работать кем? И без слов было ясно, что ее работа там закончилась и возвращаться ей некуда. И Мурзин говорил, что комната, которую она снимала, сгорела дотла.