Двое с лицами малолетних преступников (сборник)
Шрифт:
Человек с перепуганным голосом подчинился. Другой постоял еще, наверное, оглядывал кладбище или прислушивался. Потом тяжело зашагал вслед.
Кухне помог велосипед. Он встал на седло и легко выбрался наружу. Невдалеке под большим деревом стояли люди. Двое. Кухне хотелось тихо исчезнуть, он попятился… Теперь уже другой звук разнесся по кладбищу — заунывный, нечеловеческий. Он не был похож на тот первый крик. Этот звук был сырой, тяжелый, не мог подняться от земли. Даже не определить было, откуда он берется. Люди под деревом бросились бежать — и опять в сторону Кухни. Он юркнул за какой-то памятник — жалел уже,
Все кончилось. Секунду тишина давила на уши, и сразу врубилась сирена. Издалека возник свет, и Кухня рассмотрел, что он в трех метрах от асфальтовой главной аллеи. На ней корчился в судорогах человек. Кухню как пронзило — это был Гриша, знакомый глухонемой. Свет набирал силу, уже слышался шум автомобильного двигателя. Перед машиной бежал человек. Ему бы надо мотать с дороги — от машины не убежать, но он, видно, совсем потерял голову. Дружно завизжали тормоза, и прямо напротив Кухни остановился милицейский автомобиль. Оттуда выкатился человек и закричал: «Стой!» Выпалил из пистолета — раз и два.
— Не стреляйте! — закричал уже знакомый плачущий голос. — Не стреляйте! Я иду!
Еще один милиционер вышел из машины и склонился над бьющимся в припадке Гришей. Кухня еще раньше видел, как это у Гриши бывает.
— Я иду! Не стреляйте! Я иду!
В свете фар Кухня рассмотрел обладателя плачущего голоса — жалкого человека в свитере. Он шел с поднятыми руками и повторял:
— Я иду!
— Руки на капот! — приказали ему.
Он лег на капот, его обыскали.
— Чей пиджак? — Милиционер поднял с земли какой-то хлам.
— Не мой! — испуганно сказал тощий. — Это… его, глухонемого.
— Помоги!
Тощий в свитере помог погрузить бьющегося Гришу в машину. Сел за ним следом. Машина резко взяла с места. Наступила робкая тишина. Кухня пошевелиться боялся — не понимал, куда делся третий из этой мрачной компании. И тут он услышал треск сучьев под ногами идущего человека. Он, видно, прятался в кустах у дороги. Сейчас шел и матерился, не таясь, на чем свет стоит. Прошел совсем рядом. Запах винного перегара повис в чистом ночном воздухе. Человек уходил, не переставая лаяться на все кладбище.
Только Кухня перевел дух, как рядом прошелестело: «Кухня!» У Кухни ноги размякли, как две сосиски. Он бы закричал от нового ужаса, но чья-то рука закрыла ему рот. «Тс-с-с!» Это был Винт.
Они услышали из темноты неясный металлический звук. Постояли немного, и звук определился. Так звякает лопата, когда штык натыкается на камешки в рыхлой земле.
Больше всего на свете хотелось домой. Они неслышно выбрались на аллею и до самых кладбищенских ворот шли чуть не на цыпочках.
Прошлую ночь Винт ночевал в Париже у Гриши — местного немого и дурачка. «Замерз под утро, елки!» — вспоминал он, пока они торопились на свою улицу. Весь день он приятно ничего не делал, только сбегал в город передать Кухне записку. Вечером они с Гришей пили чай — увидели свет ручного фонарика на кладбище.
— Ты же знаешь Гришу, — сказал
Остальное Кухня видел сам.
Кухня мышкой пробирался к кровати. Бабушка приподняла голову с подушки, закричала, как в лесу:
— Севка!
— Ну что ты? — зашептал внук. — В туалет сходить нельзя?
Ему показалось, он и не спал вовсе. Только закрыл глаза, загремела чайником бабушка на кухне, просыпались родители за стеной. Винт обещал зайти пораньше, и Кухня умылся, оделся и был готов идти намного раньше, чем всегда. Переживал за велосипед на кладбище. Отец собирался провожать сына в школу, вероятность не увидеть велосипед никогда в жизни увеличилась.
— Ты что в такую рань? — подозрительно спросил отец.
— То тебе не нравится, что поздно, теперь плохо, что рано!.. Я дежурный сегодня, надо пораньше в школу… Ты сиди, я сам.
— Один такой ходил сам, теперь его с милицией ищут.
— Да уж дома Винт! — вырвалось у Кухни.
— Откуда ты знаешь? — отец перестал есть.
— Чувствую, — извернулся Кухня.
Тут раздался знакомый свист. Во дворе стоял Винт.
При дневном свете на кладбище было все по-другому. Они битых полчаса разыскивали яму, куда упал Кухня. Нашли. Велосипед был целый. У Кухни на сердце полегчало. Они вытащили велосипед и попытались определить место вчерашних событий. Кухня нашел памятник, за которым он ночью прятался. Отсюда они увидели женскую фигуру в черном под запоминающимся большим деревом. Для начала разговора Кухня вытащил несколько неживых цветков из венка на чьей-то могиле.
Они остановились около свежего могильного холмика. Кухня положил на него цветы. Нестарая бабушка в черном сидела около такой же могилы метрах в четырех. У нее горела тоненькая свечка, воткнутая в землю.
— Скажите, — начал Кухня, — а зачем у вас свеча?.. Бабка глянула на них, долго соображая, что от нее хотят, потом сказала:
— Поминальная. Что я мужа не забыла и помню…
— Эх! — сказал Кухня. — А мы не взяли. Разговор завязался.
— Кто у вас? — спросила бабка, чтоб только отвлечься от своих нерадостных мыслей.
— Сестра, — сказал Кухня, — вот его сестра… Он показал на Винта.
Винт не знал, как выглядят братья умерших, на всякий случай стал смотреть на небо.
— Сколько ж ей было? — продолжала бабка, думая о своем.
— Девять лет, — сказал Кухня.
— Такая маленькая, — вздохнула бабушка. — Как же так?
— Утонула, — сказал Винт.
— Плавать не умела, — пояснил Кухня, — а так бы ничего…
Винту очень не нравился разговор о сестре-утопленнице, он пошел напрямик:
— Скажите, у вас с могилой все в порядке?
— Как это? — насторожилась бабка. — Как понять — в порядке?..
— У нас весь холмик разворотили, — сказал Кухня.
— У меня тоже, — поделилась бабушка, — это я еще в порядок привела… А то прямо сапожищами все истоптано…
— Кто ж это? — хитро спросил Кухня.
— Да эти пропойцы, — сказала бабка, — копали новую яму, ну и натоптали…
Бабушка говорила очень невнимательно. Видно, мысли у нее были не здесь и очень важные. Потом вдруг сразу живо поднялась, взяла большую сумку, на которой сидела, пошла.