Двое в океане

Почивалов Леонид Викторович

— Нравится? — Клава ожидала похвалы.

— Отлично! Вы, Клавочка, мастер заваривать чай!

Судно резко легло на борт, и в раздаточной загремела посуда, что-то хрустнуло, что-то разлетелось на куски — бой имущества продолжался.

— Ого! Градусов на двадцать прилегли. Прилично! — определил Крепышин.

Ухватившись за одну из колонн, подпирающих потолок, Клава застыла как вкопанная. Глаза ее в страхе округлились, рот приоткрылся в немом крике.

— Напугалась, лапушка? — хохотнул Крепышин. — К вечеру завернет покрепче. Так

что приходи после ужина. Поштормуем вместе.

Он взглянул на Смолина, в театральном жесте вскинул руки:

— Надеюсь вы, Константин Юрьевич, не принимаете все это всерьез? Обыкновенный морской треп! Особенно полезен для поддержания настроения в штормовую погоду. Даже рекомендуется медиками.

Подмигнув Клаве, тяжело поднялся из-за стола, по-моряцки широко расставляя ноги, чтобы удержаться на вихляющемся в качке полу, направился к выходу.

Смолин остался в кают-компании один. Странно! Неужели всех остальных укачало! Клава поставила перед ним тарелку с селедкой под луком, тарелку с черным свежим, корабельной выпечки хлебом. Скатерть, которая покрывала стол, была мокрой — чтоб при крене посуда не соскальзывала. Уныло-серая от влажности скатерть, унылая селедка энтузиазма не вызывали. В сущности, дикость — утром селедка! Иностранцы изумляются. Говорят, давние традиции отечественного флота, еще с парусных времен. Так, может быть, уже и устарели, как сам парусный флот?

Подташнивало не только от качки, но и от созерцания стола. А вот Клава бодра, только резкого крена пугается, опасается, как бы судно не перевернулось.

— Вас не укачивает?

— Нисколечко.

— Повезло. Говорят, даже настоящие моряки не выдерживают.

Клава кивнула:

— Бывает. Вот у нас опять капитан нездоров. Печень у него. При шторме с больной печенью худо.

— А где же остальные? — Смолин кивнул в сторону пустого зала.

— Придут! Никуда не денутся. Правда, некоторые слегли…

— Кто же?

Она чуть прикусила губу, раздумывая, говорить или нет. Но все же решилась.

— Ну, например, Иван Кузьмич…

— Мосин? — изумился Смолин. — Он же настоящий моряк!

— Настоящий! — охотно подтвердила она. — На танкерах ходил. А танкеры вон какие махины. Как остров. Качка там широкая, солидная. Даже приятно. А здесь карусель. Можно его и простить. Правда?

— Вполне, — согласился Смолин.

Ободренная его поддержкой, Клава, почему-то понизив голос, сообщила:

— Сейчас понесу крепкого чая. Он только крепкий любит. В качку помогает. Говорят, сосуды расширяет.

— Конечно, отнесите. В море люди в трудный час должны друг друга поддерживать.

— Вот! Вот! В море совсем не так, как на берегу. В море у людей счет друг к другу иной. И спрос с каждого должен быть иным. Ведь так? Правда?

Судно снова легло на борт, но теперь уже на левый.

— Курс меняют, — прокомментировала Клава, вцепившись в раздаточную стойку. — Хотят половчее выбраться из заварушки.

— Все-то вы знаете…

— Знаю. —

Клава сделала усталый жест рукой. — Насмотрелась в море всякого. Не первый год. А все боюсь. Жутко боюсь штормов.

Она подсела к столу Смолина, понизив голос, доверительно продолжала:

— Погибнуть боюсь, Константин Юрьевич. Родом-то я морячка, дед моряком был, отец, братья моряки. Вот и меня потянуло. Вроде бы дело семейное. А я боюсь. Даже когда штиль. Не люблю море, честное слово! Мне бы на бережку в спокойном доме хозяйничать! Я бы… — Она подняла над столом свои проворные смуглые руки, как бы демонстрируя готовность к домашним заботам, и Смолин подумал, что в самом деле доброй хозяйкой была бы в чьем-то доме эта милая молодая женщина.

— Так за чем же дело стало?

Она медленно покачала головой:

— Да кто морячку возьмет-то? О нас бог знает что треплют на берегу. Береговые морячек обходят за милю, будто все мы порченые.

Пол под ними снова одним краем завалился, вздыбился другим.

Клава, придержав на столе тарелку с хлебом, чтобы не снесло, охнула:

— Сердце так и холодеет! А к тому же этот самый Бермудский! Могильное место, гибельное.

— Не погибнем. Судно надежное.

Она задумчиво кивнула:

— Так-то это так, надежное, конечно. Но уж больно много на борту всякого непорядка. Вот, например, у меня в каюте нет спасательного жилета. Был, но в порту приписки вдруг исчез. А без спасательного как-то тревожно…

— Скажите боцману. У него в запасе всегда отыщется.

Клава досадливо поморщилась:

— Говорила. Никак не соберется отыскать. Ворчит: мол, панику разводишь. Зачем тебе этот жилет сдался? В лихой час в нем дольше мучиться придется.

— Хотите я вам свой отдам?

Она мягко улыбнулась:

— Спасибо, Константин Юрьевич. Не волнуйтесь. Отыщет в конце концов. Я просто так сказала, для примеру. Судно наше вправду надежное и мореход хороший.

Надежное судно еще раз повалило на борт, и крен был долгий, мучительный, тревожный — до замирания сердца. Смолин почувствовал, как к горлу подбирается тошнота. Однако заставил себя допить чай.

— Пойду! — выдавил хлипким голосом.

— Идите на корму. На воздух, — участливо посоветовала Клава. — Там ветер потише. На воздухе во время шторма лучше всего.

— Кулагин запретил появляться на палубах.

Она отмахнулась:

— А ну его! Что ни команда, непременно окрик: «Неукоснительно!» Словно грозит отдать под суд. Жмет на людей — не продохнуть. Недаром его прозвали Неукоснительный! А что будет, когда станет капитаном?

— Но, может быть, тогда спасательные жилеты окажутся у каждого?

Солюс переставлял послабевшие старческие ноги со ступени на ступень, крепко вцепившись в поручень трапа.

— Отличная погодка! — задорно блеснул детски свежими глазами. Старик снова играл роль настоящего парня, которому подавай трудности и приключения.