Двое
Шрифт:
Булат в течение секунды изучает мое лицо, потом смотрит на грудь без попытки это скрыть, затем на ноги.
— И что, по-твоему, означает быть содержанкой?
На этот вопрос у меня есть ответ, и он тоже будет предельно честным.
— Не видеть вечно пьяного отчима и равнодушную мать. Не думать о том, где я завтра буду спать и что буду есть. Носить красивую одежду и знать, что я не хуже других.
Мужчина затягивается в последний раз и точным движением отправляет окурок в урну. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит жестко, поучающе.
— Содержанка продает
Если так он думает переубедить меня, то зря. Мне не требуется времени на сомнения и раздумья.
— Вчера я была на собеседовании в одном популярном ресторане. Управляющий долго рассказывал мне, какие щедрые чаевые оставляют их клиенты, и как они гордятся высоким уровнем обслуживания, а после предложил мне с ним переспать. За место официантки. Это к вопросу о продаже тела. Четыре дня назад я сбежала в Москву из дома, в котором мне долгое время было невыносимо жить, и с тех пор моя мать позвонила мне лишь раз, чтобы сказать, что я неблагодарная тварь и не смела возвращаться. Это к вопросу о никчемности свободы. Этим утром парень моей подруги, у которой я остановилась, попытался облапать меня на кухне, пока она спускалась в магазин. Я пнула ему по яйцам и все ей рассказала. Она расплакалась, а потом сообщила мне, что я больше не могу у нее ночевать. Это о гордости. Все в этом мире продается и покупается. Я знаю, что красивая, и хочу продать себя подороже.
Булат выслушивает мою тираду молча, не выдает ни намека на то, что она его впечатлила. Что подтверждает следующая сказанная им фраза:
— Пойдем внутрь. Марат заскучает.
Я расправляю плечи, задираю подбородок. Не собираюсь давать ему насладиться моим поражением. По-крайней мере, я попробовала. Это лучше, чем бездействие.
Берусь за дверную ручку одновременно с Булатом. Кожа его ладони жесткая, горячая, от соприкосновения с ней меня пробивает током, а во рту пересыхает.
— Проходи. — Табачно-мускусное дыхание задевает мою шею.
Нет, как бы не так. Еще не все потеряно.
Когда мы возвращаемся в зал, Марат закончил разговаривать по телефону и вопросительно смотрит на нас.
— Встретились в вестибюле, — поясняю наше парное появление, забираю с дивана сумку и вешаю ее на плечо. — Мне очень жаль, что приходится так уходить, но позвонила подруга и ей срочно нужна мой помощь.
Я успеваю уловить намек на удивление в глазах Булата, прежде чем снова взглянуть на свой неудавшийся проект. Марат не пытается скрыть свои разочарование и недовольство, и я на секунду почти жалею о принятом решении. Пожалуй, у меня бы могло с ним получиться.
— Прости, — я наклоняюсь и целую его в щеку. Почему-то мне кажется, что в его кругу так принято.
Бросаю последний взгляд на Булата, выражение лица которого вновь становится нечитаемым и, развернувшись, быстро шагаю к выходу.
Мой мозг судорожно обрабатывает дальнейшую стратегию действий. Шансов мало, но может получиться. У ресторана есть своя парковка. На столе перед Булатом лежали автомобильные ключи, значит его машина, скорее всего, стоит там. Марата привез сюда водитель, после
Мой план срабатывает. Спустя пятнадцать минут рядом со шлагбаумом появляется знакомая фигура в белой рубашке. Булат идет один. Я немного не угадала с автомобилем: вместо высокого внедорожника, рядом с которым я его жду, он направляется к длинному черному седану.
— Марат уехал? — я выхожу из своего укрытия к освещенному центру парковки.
Рука Булата застывает на хромированной ручке, и он медленно разворачивается.
— Поэтому ушла?
Я не скуплюсь на улыбку победителя, даже если она преждевременна. Он знает все мои безрадостные карты. Вызывать его жалость я не планирую.
— Конечно. Если я чего-то хочу, то всегда иду напролом.
3
Стараясь не идти грациозно, но не слишком медленно, я подхожу к его машине. Встаю так, чтоб свет уличного фонаря падал мне на лицо — так глаза будут выразительнее. Даже мама как-то сказала, что они у меня красивые.
— Ну так как? Возьмешь меня с собой?
Я удерживаю его взгляд, улыбаюсь. Да, ему точно не больше тридцати. Старше он кажется из-за длинной щетины. И я точно ему нравлюсь, потому что он меня разглядывает.
— Паспорт свой покажи.
Эти слова не звучат как просьба. Это требование, и оно застает меня врасплох. Улыбка сползает с лица, я невольно отступаю назад.
— Мне девятнадцать. Можешь поверить мне на слово. Я не собираюсь светить перед тобой паспортом.
— Полчаса назад ты так уверенно рассуждала о товарно-рыночных отношениях, и завалилась на начальном этапе сделки, — жестко произносит Булат, распахивая водительскую дверь. — Отойди от моей машины, чтобы я ненароком тебя не переехал.
Я снова чувствую себя идиоткой рядом с ним. Ну что мне стоило показать паспорт? Я хочу спать с ним за деньги. Гордость здесь совсем не уместна.
— Мне не нравится мое имя, — от волнения голос взлетает на самую высокую октаву, пока я выдираю паспорт из недр сумки. — Я не люблю его показывать.
Я тычу им ему в плечо, возможно, поэтому Булат разворачивается. Смотрит на меня, опускает взгляд на розовую обложку из кожзама, будто нехотя ее берет. Если его смущает лишь мой возраст, то с этим проблем не будет. Через полгода мне исполнится двадцать.
— Володина Таисия Алексеевна. Город Череповец, девяносто девятого года рождения.
Я обхватываю себя руками и закусываю губу, глотая свое унижение, пока он неспешно перелистывает страницы. Чувствую себя лошадью на базаре.
— Мне не интересны твои услуги, Таисия, — он протягивает мне документ и снова берется за дверную ручку.
— Тая, — перебиваю его. — Мне не нравится имя Таисия.
— Тебе нужно было попытаться с Маратом, Таисия, — проигнорировав мое замечание, продолжает он. — Навязчивые малолетние оборванки меня не интересуют. Проблем с сексом у меня нет, и я не испытываю потребности за него платить. Хорошего вечера.