Двор Карла IV. Сарагоса
Шрифт:
— Пожалуй, ты не соврал, что сеньора графиня тебе покровительствует. Сейчас я и сам вспоминаю — несколько раз слыхал, как она об этом говорила. Но вот чего я не пойму — неужели твоя госпожа переписывается с нашим офицериком?
— Это и мне показалось странным. Госпожа всегда говорила, что он из тех, кого в первую очередь надо засадить в тюрьму. Но, видите ли, сеньор лиценциат, я ведь только отнес письмо от него к моей госпоже. Он испугался, что его тоже схватят, и решил просить покровительства у сеньоры графини, надеясь избежать справедливой кары.
— А, сеньор Маньяра, негодник, интриган! — воскликнул служитель правосудия. — Вы хотели ускользнуть от нас, вы надеялись на защиту особы, выказывающей величайшую преданность нашему
— Но напрасны были все его старания, дорогой мой сеньор лиценциат, — в восторге подхватил я. — Госпожа с презрением разорвала письмо и велела передать на словах, что ничем не может ему помочь.
— Так ты для этого пришил сюда?
— Совершенно верно. Я и раньше знал, что сеньор офицер останется с носом. И я этому рад, очень рад. Только подумать, негодяи хотели отнять у короля престол, а у королевы жизнь! Так пусть же их постигнет расплата, всех на виселицу! А если судьи дадут промашку, сеньор Князь Мира не станет церемониться.
— Ладно, — сказал он, чуть подобрев, но все же глядя на меня с подозрением. — Пойдем-ка вместе к твоей госпоже, пусть она подтвердит твои слова.
— А она сейчас не у себя, она пошла к Князю Мира, чтобы ему рекомендовать меня для вступления в Пажескую школу. И если вы, сеньор лиценциат, не поторопитесь, вы не увидите, как там, в монастыре, спускают тростниковые шесты с балконов третьего этажа. Ступайте сперва удостоверьтесь, а потом приходите к моей госпоже — я вас подожду в ее покоях. Она будет предупреждена и примет вас как дорогого гостя — ведь она вас очень ценит и уважает.
— Правда? Ты хоть раз слышал, что она обо мне так отзывалась? — встрепенулся он.
— Хоть раз? Скажите лучше, тысячу раз. Давеча вечером она больше двух часов толковала о вас с Князем Мира и с маркизом Кабальеро.
— В самом деле? — сказал он, растягивая губы в безобразной ухмылке и обнажая по всей красе свои зеленозубые челюсти. — И что она говорила?
— Что только благодаря сеньору лиценциату удалось раскрыть все подробности заговора, и еще многое другое говорила, о чем я не решаюсь сказать, — как бы не смутить вашу скромность.
— Да, говори же, плут, ничего не пропускай.
— Она, стало быть, расхваливала вашу милость, восхищалась вашими способностями, ученостью и умением находить нужные законы — из-под земли, мол, выкопаете. Потом еще сказала, что если сеньора лиценциата не назначат советником по делам Индий или в совет алькальдов королевского дворца и столицы, бог этого не простит.
— Так и сказала? Вижу, ты малый толковый и надежный. Передай сеньоре графине, что я через полчасика зайду посоветоваться по вопросам чрезвычайной важности. Пусть не сомневается в моем уважении к ней. А что до тебя, так я, знаешь ли, сперва подумал, что офицерик передал тебе письмо для герцогини Лесбии.
— Вот еще! Да я к ней ни ногой, моя госпожа с нею в ссоре.
— Сегодня, — продолжал он, — будут приняты меры, чтобы взять под стражу и эту даму — она ведь замешана в заговоре, как и ее супруг, сеньор герцог.
— Сеньору Лесбию тоже арестуют? — с удивлением воскликнул я.
— Да-с! Мои коллеги, наверно, уже отправились к ней, чтобы сообщить об этом. Итак, приятель, ступай к своей госпоже и предупреди, что я вскоре явлюсь с визитом.
Я, конечно, поспешил распрощаться с этим кровопийцей и, вознося благодарения богу, вышел из казармы, очень довольный успехом своей выдумки. Первой моей мыслью было бежать к Лесбии — возвратить письмо, а главное, предупредить о грозящей опасности. Однако поднявшись по лестнице, я увидел, что в ее покоях уже хозяйничают судейские. Надо было удирать из дворца, в любую минуту я снова мог попасться в лапы свирепому лиценциату, который, побеседовав с моей госпожой, узнает, как нагло я ему врал. «Ах, ноги мои, ноги, послужите мне в дороге!» — сказал я себе, мигом слетал в свою каморку, кое-как связал одежду в узел и, ни с кем не прощаясь, ушел из дворца и из монастыря
Хотя мой страх еще не прошел, все же я решил запастись едой. Купив на городском рынке самое необходимое, я двинулся в путь, ежеминутно озираясь: мне все чудилось, что за мною гонится лиценциат. Пока не исчезли из виду купол и башни грозного монастыря, душа моя была не на месте; только после двух часов быстрой ходьбы я присел на обочине и подкрепился хлебом, сыром и виноградом, уже не опасаясь, что железные когти служителя правосудия снова вонзятся в мое плечо.
После краткого отдыха я немного отошел, повеселел и принялся хохотать во все горло, вспоминая, как ловко врал ради своего спасения: совесть нисколько меня не мучила, хоть я и наплел лиценциату три короба: ведь эта ложь не нанесла ущерба ничьей чести и, главное, была единственным оружием, которым я мог защититься от жестокого и совершенно несправедливого обвинения. Опасности обостряют ум; до того дня я сам не подозревал, что способен выдумывать такие нелепицы. Правильно говорят, что обстоятельства делают человека глупым иль умным; в зависимости от них тупицы умнеют, а умники, гордые своей проницательностью, глупеют.
Миновав Торрелодонес, и увидал караван мулов; за небольшую плату погонщики разрешили мне сесть верхом, и я с удобствами прибыл в Мадрид уже глубокой ночью.
XX
Так как было поздно, я решил, что к Инес зайду завтра утром, а пока отправился к Ла Гонсалес, которая еще не спала и как будто даже не собиралась ложиться. Мое появление очень ее удивило, она сразу же начала расспрашивать, что случилось и все ли в порядке у сеньоры Амаранты. Потом посыпались вопросы о заговоре, который, по ее словам, наделал шуму во всем Мадриде. Когда любопытство Пепиты по всем этим пунктам было удовлетворено, она сказала, что от Лесбии было письмо: герцогиня через несколько дней намерена прибыть в столицу, чтобы готовить роль Эдельмиры.
Я падал с ног от усталости и больше всего мечтал о постели, однако рассказал историю с письмом и сообщил грустную весть об аресте герцогини. Пепита сильно взволновалась, она попросила отдать письмо ей, но я отказался, клянясь, что буду его хранить до тех пор, пока не сумею отдать в собственные руки той, от кого получил. Пепита не настаивала, и больше об этом речи не было. Я сказал, что решил обучиться какому-нибудь ремеслу и для того, оставив службу у Амаранты, возвратился в Мадрид, Затем я улегся, мечтая, чтобы поскорей настало утро и я мог повидать Инес. Нечего и говорить, что спал я как убитый, а когда утром проснулся и поспешно вскочил кровати, меня ждало большое огорчение: одеваясь, я хотел проверить, на месте ли письмо Лесбии, — увы, оно исчезло. Я обыскал все карманы, перебрал весь узелок, обшарил все углы, письма не было нигде. Вконец расстроенный, я со страхом думал о том, что письмо могло попасть в чужие руки. Я рассказал Пепите, какая приключилась беда, и спросил, не нашла ли она где-нибудь на полу это злосчастное письмо, — может, я его обронил. Плутовка расхохоталась и с поразительным бесстыдством ответила:
— Нет, Габриэлильо, я его не находила, а просто ночью, когда ты уснул, зашла на цыпочках в твою комнату и вытащила письмо из кармана куртки. Вот оно у меня, я его прочла и ни за что не отдам.
Возмущенный до глубины души, я потребовал у нее письмо, говоря, что моя честь велит возвратить его Лесбии и никому не давать читать. Но Пепита заявила, что никакой чести у меня нет и зря я об этом тревожусь, а письмо-де она не отдаст, хоть бы ей влепили столько ударов плетью, сколько в этом письме букв. Мотом она прочитала письмо вслух; если не ошибаюсь, там значилось следующее: