Двор шипов и роз
Шрифт:
— Быть может завтра, человек.
Я с трудом сглотнула. Я осталась наедине с Тамлином.
Он стоял и ждал.
— Я не хочу на охоту, — в конце концов, сказала я тихо. Правда. — Я ненавижу охотиться.
Он склонил голову.
— Тогда чем ты хочешь заняться?
***
Тамлин провёл меня по коридорам. Мягкие порывы ветра, пронизанные ароматами роз, врывались сквозь открытые окна и ласкали моё лицо.
— Ты ездила на охоту, — сказал, наконец, Тамлин. — Но у тебя нет ни малейшего интереса к охоте, — он искоса посмотрел
Никаких следов вчерашнего совершенного холодного воина или разгневанного титулованного Фэ, бывшего здесь несколькими минутами ранее. Кажется, сейчас это просто Тамлин.
Я буду дурой, если расслаблюсь рядом с Тамлином, если буду думать, что его нормальное поведение значит хоть что-нибудь, особенно когда в его поместье что-то явно не так. Он убил Богги — это делает его наиболее опасным из существ, с которыми я когда-либо сталкивалась. Я не совсем знала, что делать, и потому несколько чопорно спросила:
— Как твоя рука?
Он согнул перевязанную руку, изучая повязку, абсолютно белую на фоне его загорелой кожи.
— Я не поблагодарил тебя.
— Ты не должен.
Но он покачал головой и его золотистые волосы поймали утренний свет так, словно они сами были созданы из солнечных лучей.
— Укус Богги способен достаточно замедлить исцеление Высших Фэ, чтобы убить нас. Я благодарен тебе.
Когда я пожала плечами, он добавил:
— Как ты научилась так перевязывать раны? Несмотря на бинты, я могу двигать рукой.
— Методом проб и ошибок. Я должна была быть в состоянии натягивать тетиву на следующий день.
Он молчал, пока мы проходили по ещё одному залитому солнцем мраморному коридору, и я решилась взглянуть на него. Он внимательно изучал меня, его губы были сжаты в тонкую линию.
— О тебе хоть когда-то кто-нибудь заботился? — негромко спросил он.
— Нет.
Я давно перестала жалеть себя из-за этого.
— Охотиться ты училась так же — методом проб и ошибок?
— Я шпионила за охотниками, когда мне это удавалось, а потом практиковалась до тех пор, пока не попадала в кого-то. Когда я промахивалась, мы не ели. Так что первое, что я поняла — это как целиться.
— Мне любопытно, — сказал он небрежно. Янтарь в его зелёных глазах мерцал. Возможно, воин-зверь исчез не бесследно. — Ты когда-либо собираешься использовать тот нож, который ты украла с моего стола?
Я замерла.
— Как ты узнал?
Я могла бы поклясться, под маской его брови были приподняты.
— Меня учили замечать подобное. Но больше всего я чувствовал твой запах страха.
— Я думала, никто не заметил, — проворчала я.
Он криво улыбнулся и эта улыбка была настоящей в отличие от всех тех фальшивых и льстивых, которыми он одаривал меня раньше.
— Несмотря на Договор, если ты хочешь иметь шанс сбежать от моего вида, ты должна думать более творчески, чем кража моих столовых ножей. Но с твоей склонностью подслушивать, может, однажды, ты узнаешь что-нибудь полезное.
Мои уши вспыхнули.
— Я… я не… извини, — пробормотала я.
Но я мысленно пробежалась по услышанному. Нет смысла притворяться, будто я не подслушивала.
— Люсьен сказал, у вас не так много времени. Что он имел в виду? Из-за болезни здесь появится больше
Тамлин напрягся, окинул взглядом коридор, уделяя внимание каждой мелочи в поле зрения, каждому звуку и запаху. Затем он пожал плечами. Слишком неестественно, чтобы это было правдой.
— Я бессмертный. У меня нет ничего, кроме времени, Фейра.
Он произнёс моё имя с такой… интимностью. Как будто бы он не был существом, способным убивать монстров, созданных из ночных кошмаров. Я открыла рот, чтобы потребовать больше ответов, но он перебил меня.
— Сила, поражающая наши земли и способности — когда-нибудь, она тоже пройдёт, если Котёл благословит нас. Но да — теперь, когда Богги ступил на наши земли, будет логично предположить, что за ним последуют и другие, особенно если учесть насколько наглым был Пука.
Если, как сказал Люсьен, границ между Дворами больше нет — если всё в Прифиане изменилось из-за болезни, как говорил Тамлин… Ну, я не хочу попасть в какую-то жестокую войну или революцию. Я сомневаюсь, что долго проживу.
Тамлин шагнул вперёд и открыл двойные двери в конце коридора. Под одеждой двигались мощные мышцы его спины. Я никогда не забуду, кто он. И на что он способен. И чему он, по-видимому, обучен.
— Как ты и просила, — сказал он. — Кабинет.
Я увидела, что находится за ним, и у меня скрутило желудок.
Глава 13
Тамлин махнул рукой и вспыхнули сотни свечей. Что бы Люсьен ни говорил об истощении и беспорядочности магии из-за болезни, Тамлин явно не так уж сильно и пострадал, или, вероятно, он гораздо более могущественен — начать хотя бы с того, что он может превращать своих часовых в волков, когда ему вздумается. Острый запах магии ужалил моё сознание, но я не подала виду. В смысле, пока не заглянула внутрь.
У меня вспотели ладони, когда я зашла в огромный, роскошный кабинет. Фолианты выстроились вдоль стен, словно солдаты безмолвных войск, диваны, столы и богатые ковры, разбросанные по всей комнате. Но… прошло чуть больше недели, как я оставила свою семью. Хоть мой отец и сказал мне никогда не возвращаться, хоть моя клятва матери и выполнена, я могла бы, по меньшей мере, хотя бы дать им знать, что я в безопасности — в относительной безопасности. И предупредить их о захлестнувшей Прифиан болезни, которая, возможно, вскоре может пересечь стену.
Есть только один способ передать это.
— Тебе нужно что-нибудь ещё? — спросил Тамлин и я дёрнулась. Он всё ещё стоял у меня за спиной.
— Нет, — ответила я, шагая вглубь кабинета.
Я не могу думать о той естественной силе, которую он только что показал — об изящной беспечности, с которой он призвал столько огня. Я должна сосредоточиться на поставленной задаче.
В том, что я едва могу читать, не совсем моя вина. До того как мы разорились, моя мать крайне пренебрегала нашим образованием, она не позаботилась о том, чтобы нанять гувернантку. А после удара бедности, мои старшие сёстры, умеющие читать и писать, посчитали деревенскую школу ниже нашего достоинства и не побеспокоились научить меня. Я могу читать достаточно, чтобы выполнять свои обязанности — достаточно, чтобы сформировать письмо, но настолько плохо, что даже написать одно только моё имя будет унизительным оскорблением.