Дворец из камня
Шрифт:
«Это я сделала», — подумала Мири. Но в миллион раз важнее огромной дыры была крошечная дырочка в теле Петера.
Эса подошла к брату, мягко отстранив подругу. Мири уселась на пол. Гнев ее прошел, тело устало от борьбы, и она расплакалась. Но Эса с полным спокойствием осмотрела Петера.
— Пуля прошла навылет, — сказала она. — Это хорошо, Петер.
— Вот как! А чувствую я себя не очень хорошо, — пробормотал он.
Эса прижала кусок ткани к ране, велев остальным укрыть пострадавшего и держать его в тепле.
— Да не суетитесь вы, — прошептал он. — Я в порядке.
— Ты будешь в порядке, — пообещала Эса.
— Болит
— Перестань храбриться перед Мири, — приказала его сестра. — Ты позволишь нам позаботиться о тебе, Петер, сын Дотер, или я расскажу все маме, так что лежи спокойно.
Петер подчинился.
Они ждали в полуразрушенной комнате, когда придут королевские гвардейцы и спасут их. Все расположились вокруг Петера, подальше от трещин и отверстия, в котором по-прежнему кружила, словно снежинки, белая пыль. Все сидели в гладких промежутках между растрескавшимися и торчащими камнями. Со всех сторон звучали шепотом вопросы, но никто на них не отвечал.
— Здесь безопасно?
— С Петером все в порядке?
— Что это сейчас было?
Мири молча держала Петера за руку.
В одной старой сказке принцесса пролила слезы чистой любви над павшим принцем, залечив его раны, и принц ожил. Это была просто сказка. Мири понимала, что на самом деле сказка далека от правды. Но в ту минуту она чувствовала такую огромную любовь, что могла бы разрушить весь дворец. Быть может, в отличие от сказки она не излечит Петера, даже если будет держать его за руку и любить всем сердцем, готовым треснуть, как линдер… но попробовать-то можно.
Мири подобралась ближе, склонила над ним голову, крепко сжала руку.
На всякий случай, если одного чувства недостаточно, на всякий случай, если необходимо подкрепить магию словами, она прошептала:
— Я люблю тебя.
А потом она прибегла к языку горы, вспоминая одно за другим: то время, когда он вырезал ей ястреба из линдера; ночь, когда ее поймали бандиты и он услышал ее мысленный зов; бал, где они смеялись и танцевали; тот прекрасный день в Асленде, когда они целовались на соломе в пыльном сарае. И эти воспоминания тоже говорили: «Я люблю тебя, я люблю тебя».
Мири не знала, какие воспоминания просудила в Эсе, Бене и Герти, но Эса улыбалась, Герти вздыхала, а Бена уткнулась подбородком в колени. Королева подвинулась к королю и взяла его за руку. Он наклонился к ней и поцеловал в макушку. «Должно быть, они чувствуют то же самое, — подумала Мири, — и вспоминают, что любят друг друга».
Бритта присела позади Мири и стала гладить ее по голове, как сделала бы верная подруга. До этой секунды Мири и не подозревала, что ей самой необходима помощь лекаря.
Возле ботинка валялся осколок линдера. Минуту назад он узнал голос Мири, откликнулся на ее мысленный зов. Сотни лет он пролежал в каменной плите дворца, вдали от горы, но не перестал принадлежать горе Эскель. Так разве могли какие-то несколько месяцев, проведенных в городе, полностью изменить Мири?
Она зажала осколок в кулаке. Когда приключилась беда, камень вспомнил, гора услышала. Бритта могла упасть замертво рядом с Петером, а за ней Эса и Фрид, Стеффан и Мири. Трудно было что-то чувствовать, кроме тревоги за Петера, но как только Мири чуть приоткрыла душу для благодарности, та нахлынула волной, заполнив собою все. Мири начала петь песню, которую когда-то затянула Герти, — гимн горы Эскель, песнь любви. Эса и Герти подхватили.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Королевским гвардейцам не понадобилось много времени, чтобы понять, что их обманом увели с поста. Начальник охраны предательски разослал отряды по всему городу якобы для подавления протестов, которых на самом деле не было. Через час все вернулись, выставили незваных гостей из дворца и освободили компанию из убежища. План убить Бритту и разжечь революцию провалился. Мири представляла, какие мрачные настроения царят во всех политических салонах города. Неизвестно, сколько из этих страстных ученых и ораторов при виде Бритты смогли бы взвести курок.
Мири провела ночь рядом с кроватью Петера в дворцовой лечебнице. Лекарь зашил рану, сказал, что она чистая, но к утру Петера начало лихорадить.
— Заражение, — объявил лекарь. — Тут одно из двух: либо само пройдет, либо нет.
Он отослал всех прочь, кроме Эсы: как сестра Петера и помощник лекаря, она имела право остаться.
Мири от усталости даже не могла заснуть. Она вышла на улицу и в первую секунду подумала, что ее молитвы превратились в белых птиц и порхают на ветру. Листовки — не птицы! — облепили столбы и окна, листовки шелестели под ногами на земле и взмывали вверх, уносимые ветром. Мири поймала несколько штук на лету, как бабочек, и прочитала отрывки. Почти во всех рассказывалось, как Бритта действовала во дворе перед дворцом.
Как доброе сердце спасло Данленд
Принцесса подняла свою прекрасную руку и воздела глаза, полные слез, к небу, прося у него милости к невинному ребенку. Хотя на ней был прекраснейший наряд, ее ножки сбросили туфли, ибо сердце принцессы Бритты всегда с босоногими.
Принцесса и толпа
Мы, стоя в толпе, даже не заметили малыша, пока она не вытащила его буквально из-под колес кареты. Когда принцесса вернула его матери, она осталась стоять перед нами. Без охраны. Молча. Она спасла его. Но она не знала, спасем ли мы ее.
Что я видел
Кто-то вложил мне в руку мушкет. К нам подбежала девушка. Я был зол. Мне даже на хлеб не хватает. Я хотел ее застрелить. Она спасла мальчишку. Мне расхотелось в нее стрелять.
Почти во всех листовках отмечалось, что сама «горянка» высказалась за босоногую принцессу. В одной листовке даже написали: «Горянка больше не жалуется».
По телу Мири разлилось тепло, и она позабыла об усталости. Она нашла сапожника, который, по слухам, тайно печатал на своем прессе листовки из салонов. Мири спросила его, напечатает ли он ее листовку.