Дворец Посейдона
Шрифт:
— Это не дуда, — бурчит Беко.
— Пусть будет пианино, — Нуца слово «труба» слышать не может, — неужели я лучшего не достойна! Ладно, оставим это, нет у меня счастья, что поделаешь! Сын родной — не убивать же его теперь, но кого он выбрал, в кого влюбился, слыханное ли дело — в замужнюю женщину с ребенком!..
— У нее нет мужа…
— Ах, значит, свекор просто так, из милости, ее содержит! — закричала Нуца. — Если бы она была порядочной, ни одного дня не жила бы в этом доме.
Беко почему-то громко рассмеялся.
— В чем дело, сыночек? —
— Плохого я об этой женщине ничего не слышал, что правда, то правда, — вмешался Александр.
— А где ее муж? Где? Или это хорошо? — рассвирепела Нуца. — Я тебя спрашиваю, это хорошо? — Потом накинулась на Беко: — Перестань ногами болтать!
— Чем тебе мои ноги мешают?
— Хоть бы они совсем у тебя отсохли!
— Ладно, мать, будет тебе, — пробормотал Александр, но Нуца расслышала и не преминула ответить:
— Правильно, я ведь у вас прислуга — и больше никто. Не должна язык распускать. Ты совершенно прав… Пожалуйста, я молчу, приведите эту женщину в дом, как вам будет угодно. Приведите, ради бога, и свадебный стол накройте на крышке моего гроба!
— Так тебе Нико и отдаст ее. Он ее как зеницу ока бережет.
— Еще бы! Ребенку ведь нужна нянька. Нико умный, это у вас мозгов нету…
— Да какое время Беко жениться, подумай, что говоришь? — засмеялся Александр.
— Лилипуты приехали, выступать будут, — сказал Беко.
— Ну вот, — развел руками Александр, — что с него взять!
В прошлом году двое лилипутов, муж с женой, пришли к ним снимать комнату. Они сидели на лавке под яблоней, не доставая ногами до земли, с видом надменным и серьезным, как это свойственно лилипутам и детям, попавшим в незнакомую обстановку. В руках они держали стаканы с вином, которые им всучил Алексей.
Мужчина, несмотря на жару, был в черной креповой паре, в белой крахмальной рубашке и черных лакированных туфлях. Женщина — в голубом нейлоновом платье с бантиками — походила на бабочку или на девочку, выступающую по телевизору. Личико у нее было морщинистое и сильно напудренное. Белые туфли на высоком каблуке почему-то вызывали жалость и сочувствие. Получив отказ, лилипуты медлили с уходом по той причине, что у ворот их дожидалась ватага ребятишек. А среди детей лилипуты почему-то теряли свой независимый вид и сразу становились похожими на преждевременно состарившихся младенцев.
— Цирк лилипутов приехал, — Беко хочется несколько раз повторять эту фразу, — лилипуты приехали, лилипуты приехали, — но он боится матери.
В августе Беко на несколько дней поедет в Тбилиси сдавать экзамены. Наверно, на первом же провалится и вернется обратно. Осенью отсюда все уедут, станет пусто, тоскливо. И его новые друзья уедут. И в ресторан никто ходить не будет. Духу отпустит бороду и приготовится к зимней спячке. А потом заладят нескончаемые дожди. Не сидеть же все время в кино! Отсюда он ни ногой, нельзя ему отсюда уезжать. И в армию его не берут. Больная печень. Армия лучше этих дождей и одиночества. Да, одиночества. Беко
— Слушаю!
Беко молчит.
— Я слушаю вас! — повторяет Зина.
Беко хочет ответить, но не может раскрыть рта. Он слышит дыхание женщины и чувствует, как он одинок: один на всем белом свете!
Зина кладет трубку.
Беко снова звонит.
— Скажите, наконец, кто вы] — сердится Зина.
И так каждый день.
Они знают друг друга. В этом городе все друг друга знают. Зина заметила Беко, когда он в третий или четвертый раз шел за ней по пятам.
— Вы наш сосед, кажется? — спросила она.
— Да.
— Как вас зовут?
— Беко.
— Хорошее имя.
— Так себе…
— Вы учитесь?
— Нет.
— Значит, работаете?
— Да.
— Где?
— В ресторане, на трубе играю.
— Ах вот как! — Зина пожала плечами и ушла.
В следующий раз она внезапно обернулась к Беко, который упорно следовал за ней.
— Беко, у вас есть какое-нибудь дело ко мне?
— Нет, — Беко покраснел до корней волос.
— Если вам что-нибудь нужно, скажите, не стесняйтесь.
— Нет… Ничего… Клянусь матерью…
— Значит, мне показалось.
«Постойте!» — чуть не закричал он вслед уходившей женщине. Хорошо еще, сдержался. Что бы он сказал ей, если бы она остановилась?
Беко нужно, чтобы его кто-нибудь понимал, и если это вообще невозможно, пусть хоть кто-то будет рядом. Дома его обхаживают, как ангела, но не догадываются, что он одинок, как ангел.
— Одинок! Одинок! Одинок! — Беко нравится это слово, поэтому он его повторяет: — Одинок!
— Значит, помер бедняга Петре? — спрашивает Александр.
— Вот, читай, если не веришь.
— Хорошо… Сегодня у нас среда?
— Среда.
— Среда, четверг, пятница…
— На панихиду надо сходить…
— Сходим, конечно…
— Тогда лучше пойдем послезавтра…
— Сегодня среда?
— Среда…
— Среда, четверг, пятница… Да, послезавтра пойдем…
6
— Я слушаю! — Зина раздавила окурок в пепельнице и повторила: — Слушаю!
В трубке слышалось чье-то учащенное дыхание. Придерживая трубку щекой и плечом, Зина закурила новую сигарету. Она сидела на кушетке с раскрытой книгой на коленях.
— Почему вы молчите?
Положила трубку на рычаг, поднялась, уронив книгу. Наклоняться за ней не стала, подошла к окну и отодвинула занавеску. Телефон зазвонил опять. Она не обернулась. Телефон звонил не переставая.
— Чего тебе? — тихо проговорила она, улыбка зазмеилась в морщинке возле рта, но дальше не двинулась, застыла там и погасла. — Чего тебе, сопляк! — Она прикусила нижнюю губу. — О-о-о, — застонала вслух, отчаянно, словно не предполагая, что будет так больно. — О-о-о!