Дворец со съехавшей крышей
Шрифт:
Но сейчас все тревоги позади, в креслах расположилась нарядная публика. Первые ряды переливаются бриллиантами, далее сверкают стразы, но это тоже красиво.
Я расслабилась, и впервые в жизни мне захотелось перекреститься. Слава богу, випы не подвели, и журналюги примчались. Хотя золотые перья всегда прикатят, если им пообещают дармовое угощение.
– Степанида! – крикнули за спиной.
Я подпрыгнула, обернулась, увидела Илью Михайловича, за которым маячила чья-то фигура, и рассердилась.
– Вы меня напугали.
– Прости, не хотел, – извинился главный секьюрити. –
Я подавила улыбку. После того как колье и кольцо вернулись в ювелирный отдел, а Свету без выходного пособия выгнали вон, Лапин общается со мной как отец родной. Надеюсь, Бондарева никогда не устроится в приличную фирму. И пусть скажет спасибо, что Роман Глебович категорически не желает выносить сор из избы, поэтому он и не сдал прощелыгу в полицию.
– Шикарный наряд. И украшения тоже, – продолжал Лапин.
Я поправила юбку.
– Спасибо.
– Тут журналистка одна в зал рвется, – сказал Илья Михайлович, – говорит, приглашение дома оставила.
Я подавила смешок.
– Да ну? Оно ей не нужно, пусть подойдет к столу аккредитации прессы.
– Меня забыли внести в списки, – пискнули из-за спины Лапина.
Я попыталась рассмотреть говорящую, но на сцене стоял почти полный мрак, в единственном пятне света находились мы с Лапиным.
– Девушка, от какого вы издания?
– Ну… э… от очень хорошего, у нас огромный тираж, – донеслось в ответ.
– Пожалуйста, скажите название, – повторила я. – Но только не называйте «Хелло», «О’кей», «Стархит», «Космополитен», «Папарацци» и не представляйтесь Машей Ремизовой из «Комсомольской правды». Посланцы этих СМИ уже тут, я их всех знаю в лицо, а с Машей еще и в «Твиттере» общаюсь.
– Я из газеты «Прожектор улицы Фомина», – сообщила незнакомка. – Мы бесплатно распространяемся в трех домах. И со мной ты знакома лучше, чем с какой-то там Ремизовой.
– Гнать ее вон? – деловито спросил Лапин. – Сегодня мы уже с десяток любителей пожрать на дармовщинку выперли.
– Степа, ты чего? – обиженно воскликнула девушка и, выйдя из-за спины Ильи Михайловича, тоже попала в круг света.
Мое лицо озарила радостная улыбка. Ну надо же! Я вижу перед собой самую мерзкую сплетницу на свете Ксению Болтневу. В последний раз мы виделись в метро, когда я везла Чарлика, вздумавшего петь в вагоне. Помнится, Ксюша посчитала меня нищенкой и наговорила гадостей. И что? Сейчас я стою перед ней, разодетая, как королева.
– Прекрасно выглядишь, – через силу сделала мне комплимент бывшая однокурсница.
– Гнать вон? – повторил Илья Михайлович.
Ну, это слишком просто. Моя месть будет изощренной.
Я всплеснула руками.
– Конечно, нет! Ксюшенька, рада тебя видеть! У нас полный аншлаг, но для тебя, дорогая, всегда найдется самое почетное место.
Продолжая улыбаться, я поднесла ко рту рацию.
– Сергей, срочно организуй кресло.
– Вообще никак! – донеслось из динамика. – Тут пара депутатов скандалят, они с бабами явились. А куда я их телок усажу?
– Сережа, это моя подруга, – пропела я.
– Ради тебя, Степа, готов на что угодно, – вдохнул распорядитель. – Пусть марширует к третьему входу, устрою
Я расплылась в еще более сладкой улыбке.
– Сережа, не волнуйся, девушка не в вечернем наряде, на ней джинсы, самые простые. Ксюша выше такой ерунды, как дорогие модные тряпки. Она уже спешит к тебе.
– Спасибо, – буркнула бывшая однокурсница и хотела уйти.
– Тебя Илья Михайлович проводит, – воткнула я в противную особу последнюю стрелу, – ты мой личный гость. И вот билет на фуршет. Непременно приходи, буду ждать.
– Начинаем! – гаркнули из рации. – Всем покинуть сцену.
Я, тут же забыв о Болтневой, юркнула в кулису, откуда прекрасно было видно и зал, и сцену. Интересно, что придумал Барашков? После исчезновения Горской Дима ходит мрачный, даже перестал обращаться ко мне со словами «внучка», «деточка», «Синяя Шапочка». Но, похоже, приступ депрессии не повлиял на его излишне буйную фантазию, сегодня утром режиссер сказал:
– Я придумал такую фишку для начала церемонии! Все умрут!
И мне сейчас было очень интересно, что он затеял.
Погас свет, зазвучал голос Дмитрия:
– Торжественная церемония «Герой Бака» начинается! К нам прибывает талисман мероприятия! Он спешит, он уже в пути, он едет на поезде с другого конца Земли…
Вспыхнул прожектор, включилась фонограмма, я услышала громкий стук колес, все нараставший. Луч света запрыгал по залу, потом уперся в потолок.
Я задрала голову. Из самого дальнего угла показалось нечто вроде железной корзинки, подвешенной к тросу. Сооружение медленно ехало в сторону сцены, внутри него стоял, растопырив ноги, Чарлик. Публика тоже уставилась на потолок, все молчали, никто даже не хлопнул в ладоши. Похоже, идея Дмитрия не пришлась зрителям по вкусу. Вдруг козлик задрал голову и… запел. Я оцепенела. На что угодно готова спорить, Барашков не знал, чем занимается в метро милый Чарлик. Правда, сейчас он не под землей, а в воздухе, но у него под ногами покачивается пол, и он слышит стук колес.
– А-а-а-а-а… – заливался соловьем козел.
Я пришла в ужас. Кажется, торжественная церемония провалилась, не успев стартовать.
– А-а-а-а… – еще громче выводил Чарлик, – а-а-а-а!
Я зажмурилась и застыла.
Роман Глебович тщательно следит за тем, чтобы во всех материалах, посвященных нашей фирме, корреспонденты именовали бы головной магазин как «Дворец Бак». И сейчас над корзинкой, в которой медленно катится Чарлик, прикреплен баннер, на котором художник старательно изобразил наш бутик, украсив его именно этими словами: «Дворец Бак». Козлик вопит во всю мощь своих легких, плакат трясется, и создается впечатление, что крыша изображенного здания съезжает набок. Готова спорить на что угодно: завтра, обожающие поехидничать журналисты разразятся материалами, которые, словно под копирку, назовут «Дворец со съехавшей крышей». Роману это совсем не понравится. Впрочем, если вспомнить недавние события, то у нашего Дворца действительно съехала крыша. А у некоторых сотрудников она еще и протекла.