Дворец ветров
Шрифт:
– Ты принесешь мне что-нибудь поесть? – обеспокоенно спросил Аш и добавил со вздохом: – Я так проголодался!
– Да-да. Я найду что-нибудь, обещаю. Только стой тихохонько.
Сита прошла через сад и, собрав все свое мужество, осторожно поднялась по ступенькам веранды и вошла в тихий дом. Там не было ни души. В темных пустых комнатах валялись обломки мебели и разный мусор, оставленные здесь людьми, которые разграбили все ценные вещи и бесцельно уничтожили остальное. В хижинах для слуг тоже никого не оказалось, и бунгало явно пытались поджечь, но огонь не занялся. В кладовой с выбитой дверью еще оставалось изрядное количество съестных припасов, которые никто не потрудился похитить, – вероятно, кастовая принадлежность не позволила грабителям прикасаться к подобной пище.
Возможно, в других обстоятельствах Сита
Небо с каждой минутой становилось все светлее, и скоро вчерашние мародеры, бадмаши с базаров, проснутся после своих ночных бесчинств и вернутся в военный городок проверить, не проглядели ли они чего-нибудь ценного. Задерживаться здесь даже минутой дольше было небезопасно, но сначала нужно было снять с малыша предательский матросский костюмчик, что Сита и сделала дрожащими от волнения и спешки руками.
Аш не понял, зачем она потрудилась нарядить его в дурацкую одежку, если почти сразу снова переодела во все старое, но обрадовался перемене платья и облегченно вздохнул, поняв, что никогда больше не будет носить матросский костюмчик, ведь Сита оставила его под перечным деревом. Пока он уплетал рисовый пудинг, Сита набрала в медный лота воды из маленького колодца среди вытоптанных олеандровых кустов и напоила осла из кожаного ведра. Затем они снова сели верхом и в жемчужно-сером свете зари нового дня двинулись по направлению к Великой колесной дороге, которая тянулась на север, к Карналу и Пенджабу.
Осел предпочел бы идти по ровным дорогам военного городка, но сейчас, когда небо посветлело, Сита видела, что большинство бунгало уничтожены огнем и над тлеющими руинами среди обугленных деревьев все еще поднимаются призрачные столбы дыма. Это зрелище усугубило ее страхи, и, отказавшись от мысли пересечь военный городок, она повернула назад к Гряде и темной громаде Флагштоковой башни, где Делийская дорога уходила на север, к Великой колесной дороге.
Глядя назад с горного гребня, с трудом верилось, что некогда оживленный городок, лежащий внизу, превратился в пустынные горестные руины. Деревья скрывали от взора страшные пожарища, а лениво всплывающие ввысь струи дыма, разгоняемого легким ветром и образующего тонкую туманную пелену над селением, могли бы подниматься от кухонных очагов, на которых готовится пища для пропавшего гарнизона. По другую сторону Гряды простиралась плоская равнина с вьющейся по ней серебряной лентой Джамны, окаймленной белыми песчаными берегами, и широкой полосой пахотных земель, а в полутора милях от нее смутно виднелись стены и купола Дели, словно плывущего по туманам, что поднимались от реки. Длинная белая дорога, прямая, как клинок меча, тянулась от Флагштоковой башни к Кашмирским воротам, но в этот ранний час на ней не наблюдалось никакого движения. Даже воздух был недвижен, и в мире царила такая тишина, что Сита слышала петушиный крик, доносящийся из какой-то далекой-далекой деревни за каналом Наджафгар.
Гряда тоже казалась пустынной, хотя даже здесь землю усыпали безмолвные свидетельства вчерашней паники: детский башмачок, кукла, игрушки, книги; отделанный розовым кружевом и лентами капор, висящий на терновом кусте; тюки и коробки, потерянные владельцами в темноте или брошенные в горячке бегства; опрокинутая собачья тележка с поврежденным колесом и сломанными оглоблями. Ночная роса сверкала россыпями драгоценных камней на раскиданных повсюду предметах и покрывала траву пленкой серебра, но она уже начинала высыхать под первым жарким дыханием наступающего дня, и птицы уже принимались щебетать и чирикать в терновых кустах.
Во Флагштоковой башне не было ни души, но вокруг нее валялось еще больше разного мусора и брошенных вещей, а утоптанная земля свидетельствовала, что маленькая армия женщин и детей, офицеров,
В пятидесяти ярдах за башней – на дороге, которая тянулась на север мимо базара Саддер до канала, где поворачивала направо, в сторону Великой колесной дороги, – стояла брошенная повозка, нагруженная чем-то с виду похожим на ворох женской одежды. И снова, как накануне вечером, осел вдруг резко остановился и уперся, отказываясь приближаться к ней. Именно поэтому Сита решила заглянуть в повозку и увидела там мертвые тела – зверски изувеченные тела четырех сахибов в ярко-красных мундирах, на которые кто-то торопливо набросил женское муслиновое платье с цветочным узором и оборчатую нижнюю юбку в тщетной попытке укрыть трупы от глаз. Цветочный узор на платье состоял из незабудок и роз, а нижняя юбка некогда была белой, но сейчас и платье и юбку сплошь покрывали бурые пятна, а ярко-красные мундиры, зверски исполосованные мечами, заскорузли от запекшейся крови.
Из-под складок муслина торчала рука без большого пальца, но с кольцом на безымянном, которое никто не додумался снять. В ужасе уставившись на нее, отшатнувшись от запаха смерти так же, как животное, Сита отказалась от мысли двинуться вслед за британцами.
Ни рассказы часовых на мосту, ни вид мертвой мем-сахибы в Кудша-Баге, ни даже разорение военного городка не помогли Сите осознать смысл происходящего. Это обычный мятеж: волнения, поджоги и гур-бур. Она довольно часто слышала о подобных бунтах, хотя никогда прежде не оказывалась в гуще событий. Но сахиб-логи всегда подавляли мятежи и впоследствии вешали или ссылали на каторгу зачинщиков, а сами оставались на месте с возросшими против прежнего силами и численностью. Однако в повозке лежали мертвые сахибы – офицеры армии Компании, и другие сахибы бежали в таком страхе, что даже не задержались, чтобы похоронить своих товарищей. Они просто торопливо накрыли лица мертвецов женской одеждой, а потом пустились наутек, оставив трупы в полном распоряжении ворон и стервятников или любого прохожего бандита, который может снять с них мундиры. Теперь находиться рядом с сахиб-логами небезопасно, и Сита должна увезти Аш-бабу куда-нибудь подальше от Дели и британцев…
Они повернули обратно, снова перевалили через Гряду и двинулись через разоренный военный городок, мимо почерневших бунгало без крыш, вытоптанных садов, сгоревших дотла казарм и тихого кладбища, где мертвые британцы лежали ровными рядами в чужой земле. Ослиные копытца гулко и дробно застучали по мосту через канал Наджафгар, и вспугнутая стайка попугайчиков, пивших воду из лужицы в сухом канале, брызнула ввысь зеленым пронзительно щебечущим фонтанчиком. Потом они выехали из военного городка на открытую местность – и внезапно мир, до сих пор серый и безмолвный, озарился желтым светом восходящего солнца и огласился птичьим гомоном и трескотней белок.
За каналом дорога сузилась до тропы, бегущей между зарослями сахарного тростника и высокой травы, и вскоре вышла на широкий и ровный Великий путь. Но они не стали на него сворачивать, а пересекли дорогу и двинулись по тропинке через хлебные поля в направлении маленькой деревушки Дахипур. Без осла они бы недалеко ушли, но как только большак скрылся из виду, Сита спешилась и пошла своим ходом, и таким образом они удалились от Дели на несколько миль ко времени, когда солнце стало нещадно палить. Они могли бы продвигаться вперед быстрее, но Сита по-прежнему остро сознавала опасность и часто сворачивала с тропы, чтобы обойти стороной деревушки и избежать встречи со случайными путниками. Да, Аш-баба унаследовал от матери черные волосы и, смуглый от рождения, загорел дочерна за годы жизни на открытом воздухе, так что цветом кожи не отличается от индийца, но глаза-то у него светло-серые – вдруг какой-нибудь подозрительный прохожий опознает в нем белого ребенка и пожелает убить его, дабы получить награду? Кроме того, никогда не знаешь, что может сказать или сделать малое дитя. Поэтому Сита подумала, что не почувствует себя в безопасности, покуда Дели и мирутские мятежники не останутся далеко-далеко позади, на расстоянии многих дней пути.