Дворянские гнезда
Шрифт:
Да, в мастерской Врубеля – Коровина стоят начатые холсты, которыми будут восторгаться потомки. Да, оба художника полны интереснейших замыслов. Но в той же мастерской царит лютый холод. Нет денег на дрова, и спать надо ложиться поближе к маленькой печурке, иначе к утру начнет примерзать к спине одеяло. Нет денег и на еду. Неделями друзья сидят на чае с ситным – необходимый для такого меню заработок поставляет дворник. Это – ленты с поздравительными надписями для семейных праздников жильцов. И Врубель изобретает красивейшие, по словам Коровина, шрифты, выводя «Боже, Левочку храни». Единственный приятель художников – мышь, которая выбирается к печурке и которой они припасают крошки хлеба. По утрам Врубель обливается водой в большом красном тазу, на дне которого потренькивают льдинки. О том, чтобы обратиться за прямой помощью к меценатам, не думают ни тот, ни другой. И лишь
«Он изверился в понимании окружающих и вечной травле его, – это какое-то внушение извне, – и горьки часто были его глаза, и сирота жизни был этот дивный философ-художник. Не было ни одного человека, который бы больно не укусил его и не старался укусить. И знакомство богатых московских домов, где его общество любили, любили как оригинала, но все же было то, что вот те все настоящие художники, а этот такой, которого надо доделать – учить… Нет в нем положительного, а пишет черт знает что такое – за него совестно: то какими-то точками, то штрихами. Однажды один из важных московских граждан спросил у другого важного: „А что это такое делает у вас этот господин – какого страшного пишет?“ Тот важный господин сконфузился за Михаила Александровича и сказал: „Это проба красок для мозаики“. „А я думал!..“ – успокоился другой важный господин». Речь шла о декоративных панно на тему «Фауста», исполненных Врубелем в 1896 году для готического кабинета А. В. Морозова в Москве.
Это горькое полупризнание со снисходительным похлопыванием по плечу означало и невысокие цены за работы. Да и стоило ли платить Врубелю, когда он не умел ни копить, ни толком распоряжаться тем, что зарабатывал. Даже Коровин не догадывался, что отсылались почти все средства отцу – для младших сестер: на их образование, заграничные поездки, свадьбы. То, что оставалось, Врубель действительно широко тратил, угощая знакомых и незнакомых, так что едва ли не на следующий день после получения гонорара наступало очередное затяжное безденежье… И вот – встреча за кулисами Панаевского театра.
Надежда Ивановна жила в совсем иных условиях. Она из состоятельной семьи и сама располагает определенными средствами, чтобы не зависеть целиком от жалованья в театре. Ей не пришлось стеснять себя для получения музыкального образования. Ее сестра Екатерина Ивановна – жена сына знаменитого художника Николая Николаевича Ге, хозяйка земельных угодий на Украине. Мать годами живет в Швейцарии вместе с третьей дочерью, больной туберкулезом. Первые же выступления на сцене приносят Надежде Ивановне большой успех, внимание композиторов. Забела считается лучшей исполнительницей в операх Римского-Корсакова, который специально для нее пишет Марфу в «Царской невесте». А какая она, по отзывам современников, Волхова в «Садко», Царевна Лебедь в «Сказке о царе Салтане», Тамара в «Демоне», Татьяна в «Евгении Онегине»!
И снова сомневается Врубель-отец: неужели правда, что материально независимая, к тому же известная артистка согласится на брак с его сыном? Как хочется отцу, чтобы к сыну пришла слава, как ищет он каждую заметку о нем в газетах, как расспрашивает знакомых, случайно попавших на оформленные сыном постановки в Москве, на выставки! И как огорчается, не находя ни похвал, ни даже упоминаний. Искренняя забота, как часто бывает в жизни, оборачивается своей противоположностью. Врубель, не признаваясь самому себе, старается избегать свиданий с теперь уже живущей в Севастополе семьей, не давать повода для сочувствия и сожалений. Даже о свадьбе он сообщит только письмом, хотя в душе тоскует по родительскому дому.
Кто бы мог догадаться, что свадьба станет его спасением! Между сделанным в марте 1896 года предложением и состоявшимся в конце июля венчанием пролегла самая страшная полоса жизни Врубеля. По заказу Мамонтова он пишет для Всероссийской Нижегородской выставки два огромных панно: «Микула Селянинович» и «Царевна Лебедь». Заказчика они устраивают, зато, по словам К. Коровина, «художники Академии и другие взбесились как черти. Приехало специальное жюри из Академии, смотрели панно и картоны, было заседание, где поставлен был вопрос – быть или не быть панно Врубеля на выставке». Панно сняли. Правда, Мамонтов специально для них выстроил павильон на той же выставке. Но травля началась, и спасти от нее не могло ничто. Через много лет Коровин будет с ужасом вспоминать: «…Что за озлобленная ругань, и ненависть, и проклятия сыпались на бедную голову Михаила Александровича. Я поражался, почему это, что, в чем дело, какие стороны души, какие чувства, почему возбуждают ненависть эти чудные невинные произведения.
Фото репродукции картины М. Врубеля «Царевна-лебедь». 1990 г.
И вот, как завершение травли – свадьба в Женеве, куда Врубель чуть не пешком добирается к невесте. Надежда Ивановна в курсе всех событий, но ничто не может ее остановить. Она любит человека и безоглядно верит в его искусство. Первые два года молодые живут квартирантами на пансионе в одной из московских семей: нет возможности позволить себе собственный дом. Жить на средства жены Врубель не хочет. К 1899 году заканчивается строительство нового доходного дома на углу Пречистенки и Зубовского бульвара. Врубели становятся чуть ли не первыми его жильцами. Меблировку заменяет фантазия художника. С помощью дешевых тканей Врубель превращает кухонные табуретки в изысканную по цвету стильную мебель. Необычные драпировки отделяют уголок, который он оставляет себе для работы. В новых стенах рождаются лучшие его полотна: «Пан», «Валькирия», «Наяды», иллюстрации к Пушкину, эскизы декораций к «Царской невесте» (премьера состоялась в Частной опере 22 октября того же года) и к «Кавказскому пленнику» Ц. Кюи, показанному 10 декабря. Почти ежедневно художник работает над майоликой в гончарных мастерских Мамонтова у Бутырской заставы. В доме полно гостей – артистов, художников, и среди них Римский-Корсаков.
Кажется, жизнь наконец-то налаживается. Лето молодая чета проводит у княгини Тенишевой в Талашкине или на хуторе у Ге, где в распоряжении Врубеля мастерская покойного Николая Николаевича с сохраняющимся на стене огромным рисунком его картины «Голгофа». В 1901 году они ждут рождения первенца. И кто бы мог предполагать, что это вымечтанное родителями дитя переломит жизнь художника! Саввочка рождается точно таким, каким писал Врубель младенца Христа в киевских храмах: с непонятно осмысленным взглядом трагических глаз и – заячьей губой. Художник погружается в глубочайшую депрессию. У Надежды Ивановны на руках ребенок, муж, которого надо любой ценой вернуть к творчеству, – и театр. Она слишком большая артистка, чтобы отказаться от дела своей жизни.
Медленно и трудно Врубель начинает возвращаться к жизни, чтобы спустя два года пережить новый ошеломляющий удар. Весной 1903 года по пути на юг, в Киеве, умирает от крупозного воспаления легких Саввочка. Новый вариант написанного художником Демона – «Демон поверженный», – в обломках переломанных крыльев, без проблеска света в глазах. К отчаянным усилиям Надежды Ивановны спасти мужа присоединяется Анна Александровна. Отныне она все время рядом, меняются специалисты и клиники. Надежда Ивановна не задумывается над тратами. Самое большое для нее счастье, когда муж берет в руки кисть или карандаш, когда просит ее позировать. Никого, кроме нее, он не хочет писать и рисовать. Ее величавый, полный внутреннего достоинства образ появляется на бесчисленных портретах и набросках: в концертном платье, которое для нее придумывает сам Врубель, и в театральном костюме, в гостиной их квартиры или на фоне тонкоствольных берез в московском Петровском-Разумовском. Надя, Наденька, его Муза и Надежда. Теперь Надежда Ивановна получает приглашение в труппу Петербургского Мариинского театра и перевозит мужа в петербургскую клинику, лишь бы иметь возможность каждый день его видеть, каждую свободную от работы минуту провести с ним. Облегчение Врубелю приносят только музыка и она. Надежда Ивановна привозит в клинику аккомпаниатора, чтобы петь для мужа.
Но худшее еще впереди. В 1906 году Врубель теряет зрение. Страшно ли ей, примадонне императорской оперы, окруженной вечным праздником восторженно приветствующих ее театралов? Наверно. Но она не признается в своем отчаянии даже Анне Александровне. Зачем? Главное, быть рядом с ним, оттянуть неизбежную разлуку. В одну из последних своих прогулок по Петербургу Врубель втайне от жены направляется в Панаевский театр. За кулисы. Она понимает: он прощается. Последние четыре года – годы больничной тишины, темноты и ощущения руки жены в своей руке. Перед самой смертью он коснется ее губами в благодарном поцелуе. Надежда Ивановна переживет Врубеля всего на три года. А Анна Александровна продаст весь немудреный скарб, и свой, и Врубелей, чтобы соорудить черную мраморную балюстраду над их общей могилой на кладбище московского Новодевичьего монастыря: М. А. Врубель и Н. И. Забела-Врубель. Художник и его Муза.