Дворянство, власть и общество в провинциальной России XVIII века

Коллектив авторов

Основные темы слухов, распространявшихся по Российской империи, можно условно объединить в несколько групп: 1) сама императрица — ее альковные приключения, личные качества, в том числе способность к правлению, взаимоотношения с бывшим супругом; 2) свергнутый император Петр III; 3) наследник престола; 4) императорские фавориты; 5) некоторые указы; 6) военные действия, заговоры и восстания. Причем одновременно могло затрагиваться сразу несколько тем. Тематика слухов показывает, какие политические события наиболее остро переживались обществом. С известной корректировкой, подобным образом распределяются и слухи предшествовавших царствований XVIII века. Некоторые сюжетные линии проходят через все столетие и даже переходят в следующее. Мы можем наблюдать это на примере молвы, связанной с конфликтом правящего монарха и наследника престола (Петр I и царевич Алексей Петрович, Елизавета Петровна и Петр Федорович, Екатерина II и Павел Петрович) или с воскрешением внезапно умершего императора (Петр II, Иоанн Антонович, Петр III, Александр I)^{1175}. Вопреки мнению Тамотсу Шибутани^{1176}, изменение реальности часто заставляло людей искать не новые, а испытанные старые пути и варианты осмысления и понимания событий.

Источники исследования

Настоящее исследование основано на документах Тайной экспедиции Сената — учреждения, наследовавшего Тайной канцелярии в розыске по государственным преступлениям, среди которых значились и рассуждения о предметах, находившихся в исключительной компетенции высшей власти. Документы Тайной экспедиции, как правило, состоят из доноса (изначально письменного или записи устного), переписки различных государственных учреждений и должностных лиц распорядительного и отчетного характера, допроса обвиняемого, изветчика

и свидетелей, определения с приговором по делу, конфирмованного императрицей. Нередко в следственных делах находятся источники частного происхождения, а также бумаги, содержание которых и способ распространения образовывали состав преступления (подметные письма, лжеуказы). В большинстве случаев суть и детали преступления раскрываются в протоколе допроса, когда в ответ на заранее сформулированные вопросы (вопросные пункты) записывались показания обвиняемого и прочих лиц. При анализе всех этих источников следует учитывать следующие моменты: 1) российское законодательство еще не ушло от расширительного понимания государственного преступления, и любое обсуждение не подлежащих публичной огласке действий власти или иная трактовка прошлых и современных политических событий влекли за собой различного рода наказания; 2) значительная часть следственных дел не выходит за пределы Петербурга и Москвы и охватывает лишь проживавшее здесь дворянство, что объясняется более пристальным вниманием властей к умонастроениям в обеих столицах и большими возможностями контроля; 3) после упразднения Канцелярии тайных разыскных дел и пресловутого «слова и дела» у потенциальных изветчиков осталось меньше возможностей и стимулов к доносительству; 4) правительство стало меньше обращать внимание на «пустые» политические пересуды, особенно в среде дворянства, если они не перерастали в некое подобие заговора. В условиях, когда легитимность принятия Екатериной II престола для значительной части общества была сомнительной, такая мягкость имела свои резоны; 5) судей Тайной экспедиции Сената и других учреждений, где проходил розыск, интересовала преимущественно негативная сторона политических разговоров, так называемые «непристойные речи». Позитивный аспект, то есть одобрение тех или иных действий властей, появляется в документах лишь в тех случаях, когда проходивший по разыскному делу человек считал необходимым подчеркнуть свою лояльность по отношению к действующей власти. Столь же трудно найти в допросах эпизоды с нейтральным обсуждением политических событий; 6) дела, заведенные на провинциальных дворян, особенно по доносам их друг на друга, в целом составляют незначительную долю в комплексе материалов Тайной экспедиции. Поэтому в них отражен не весь спектр политических слухов, хотя в действительности провинциальное дворянство, как покажет данное исследование, судачило на те же темы, что и прочие сословия, не говоря уже о столичных дворянах.

Распространение слухов из столицы в провинцию

При изучении провинциальных политических толков следует учитывать, что многие из них брали начало в столицах, что служившие здесь военные и статские чины — если не они сами, то их жены — немалую часть времени проводили в своих имениях, заезжали по казенной или частной надобности в уездные города и зачастую являлись для тамошних обывателей источником сведений на злободневные темы. В известном деле об отставном корнете лейб-гвардии Конного полка Илье Андреевиче Батюшкове и подпоручике Ипполите Александровиче Опочинине [167] присутствует немало слухов, распространявшихся в трех уездах, но восходивших к петербургским сплетням. Так, летом 1769 года в Калуге Опочинин говорил лекарю 2-го Нарвского батальона Алексею Лебедеву (который и сделал донос): «Пропадает наша Россия да и пропадет, потому што она (Екатерина II. — Е.Р.) хочет г[о]с[у]д[а]рство та разделить на три части Орловым» ^{1177} . Там же Опочинин сообщил ротмистру Толстому, что «Г[о]с[у]д[а]р[ы]ня хочет Орлова зделать Астраханским князем» ^{1178} . Еще более острые темы обсуждались в имении И.А. Батюшкова в селе Тухани Устюжно-Железопольского уезда. Батюшков в присутствии своего племянника, солдата лейб-гвардии Измайловского полка Николая Львовича Батюшкова, и отставного майора Ивана Федоровича Патрикеева (в документах — Патрекеев) рассказывал Опочинину следующее:

167

Ипполит Александрович Опочинин, адъютант родного отца генерал-майора А.В. Опочинина. Называл себя сыном английского короля и императрицы Елизаветы Петровны. Подробное изложение дела см.: Барсуков А. Батюшков и Опочинин. (Попытки дворянской оппозиции в царствование Екатерины II) // Древняя и Новая Россия. Т. 3. 1878. № 12. С. 287–309.

…Да вот Г[о]с[у]д[а]р[ы]ня н[ы]нешняя, слюбясь с Орловым, отнела престол у Петра Третьева, а после велела его задавить, коего Граф Алексей Григорьичь Орлов веревкою в Ранинбоме и задавил. Да она де и Беликова та Князя ненавидит и хочет его лишить престола, да и Григорей Григорьевичь хочет Его Высочество убить […] Вот Орлов и в Уложенной камисии говорил, што естли благородная выдет не за благородного, то, однако, права своего не теряет. А об оном де он вот для чего говорил: што он хочет на Г[о]с[у]д[а]р[ы]не женитца и после так быть императором [168] , потому что уже у Г[о]с[у]д[а]р[ы]ни двое детей прижито, кои де и отданы на воспитание Анне Карловне Воронцовой […] Г[о]с[у]д[а]р[ы]ня та де по ненависти своей к цесаревичу, штоб его извести та, то всех верных та ему от него отлучает, как то перьваго Порошина, другова Борятинского, коего женила на пренцесе, и он де порадовался богатству да от двора та и отстал [169] . Да и Панина та хотела женить, но, слава Богу, по сщастию нашему, Анна та Петровна [170] умерла… ^{1179}

168

Один из вопросных пунктов, составленных для допроса Батюшкова обер-прокурором Сената В.А. Всеволожским, гласил: «От ково слышал ты, что Граф Орлов хочет зделатца императором, и кто перетолковал тебе ево слова, говоренныя им в коммисии на главу о праве дворянском?» (РГАДА. Ф. 6. Оп. 1. Д. 408. Л. 21 об.). Перед нами тот редкий случай, когда следственные документы зафиксировали слух, рожденный выступлением на заседании Уложенной комиссии.

169

Порошин Семен Андреевич, с 16 июля 1762 г. кавалер при великом князе Павле Петровиче, отставлен от двора в феврале 1766 г. Барятинский Иван Сергеевич, князь, кавалер при Павле Петровиче, в 1767 г. женился на принцессе Екатерине Петровне Гольштейн-Бек, формально оставался в той же должности до женитьбы великого князя.

170

Графиня Анна Петровна Шереметева, фрейлина, невеста Н.И. Панина, умерла от оспы в мае 1768 г.

По свидетельству И.Ф. Патрикеева, при разговоре, будто графы Орловы «стараются изыскивать средства не допустит[ь] Великаго Князя до наследия престола», присутствовали соседи Батюшкова — отставной лейтенант флота Гаврила Сипягин, отставной поручик артиллерии Николай Курманалеев, упомянутый Н.Л. Батюшков и другие дворяне^{1180}. Расхваливая великого князя Павла Петровича своему приятелю, берейтору лейб-гвардии Конного полка Михаилу Штегирсу, Батюшков говорил, что «уже он в леты приходит совершенного возраста, так лутче бы ему государствовать, нежели женщине, для тово что женское правление не столь порядочно, да к тому ж де и Г[о]с[у]д[а]р[ы]ня без совету других ничево делать не может, а наипаче без Графов Орловых»^{1181}. В свою очередь, Опочинин по дороге в Калугу поведал об услышанных им от Батюшкова «важных словах» помещику Угличского уезда отставному майору Тимофею Долбилову^{1182}.

Отвечая на вопрос, от кого он узнал о лишении престола и убийстве Петра III, Батюшков показал, что слышал такие слова во время своей службы в Петербурге от лекарского ученика конной гвардии Котова, а также от М. Штегирса, когда тот гостил у него в имении^{1183}. Однако Штегирс сообщил, что сам Батюшков говорил это «неоднократно как в бытность свою в Петербурге, так и в деревне своей»^{1184}, в чем Батюшков в итоге и вынужден был признаться. Выйдя в отставку, он увез с собой в деревню и столичные слухи. Интересно, что происхождение своеобразного толкования речи Орлова в Уложенной комиссии обер-прокурор Всеволожский не стал дальше выяснять, видимо, сочтя в данном случае доказанным авторство отставного корнета. Между тем родной брат Ильи Батюшкова Лев Андреевич был депутатом означенной комиссии от Устюжно-Железопольского

уезда^{1185}, и, весьма вероятно, от него и исходили такие сведения.

В свою очередь, и жители провинции, бывавшие наездами в Москве или Петербурге, не упускали случая поделиться вестями по возвращении домой. 10 августа 1762 года пскович отставной прапорщик Прокофий Лазарев [171] сообщил в Псковской провинциальной канцелярии воеводе Егору Дедюлину наедине, будто «в Санкт Петербурге против Ея Императорскаго Величества взбунтовалися лейб гвардии Преображенский и Лейб кирасирский полки и в подданстве быть не хотят, и как бывшей в конной гвардии из ыноземцов подполковник и майор арестованы, так и протчие нижние чины переловлены, а притом и бывшего правления принц Иван найден» ^{1186} . В конце июля Лазарев был отправлен в Петербург с лошадьми, выбранными из монастырских и архиерейских заводов, и в самый разгар екатерининского переворота жил в казарме лейбгвардии Конного полка, на квартире у свойственника рейтара Ефима Варламова, где будто бы и слышал такие разговоры. На допросе в Сенате в присутствии графа Никиты Ивановича Панина и генерал-прокурора Александра Ивановича Глебова Лазарев уточнил, что слух исходил от десяти рейтар. «29 числа минувшего июля пополудни в десять часов оные рейтары между собою говорили: “Нам де отдан приказ, чтоб всю ночь не спать, что де керасирский полк на нас на сонных напасть хочет, и оной де полк, также и Преображенский, против Ея Величества взбунтовались и в подданстве быть не хотят”» ^{1187} . [172] От рейтара Варламова следователям удалось добиться признания, что произнесенные выше слова имели место, «а только приказу такого в полку не было, и от кого началось об оном разглашение, не знает». Тема принца Иоанна была представлена им в иной интерпретации: «В то ж де время […] был и капрал Кузнецов, который говорил: “Помилуй Бог, как будет Иван Антоныч, то гвардии все худо будет”» ^{1188} . Исходя из немалого числа следственных дел о распространении слухов, мы можем предположить, что столь важные толки Лазарев передал не только псковскому воеводе ^{1189} .

171

Лазареву было 52 года, поступил на службу в 1735 г., с 1750 г. служил в гвардии; когда вышел в отставку — не сказано (РГАДА. Ф. 7. Оп. 2. Д. 2068. Л. 7). Он происходил из крестьян и получил дворянство, очевидно дослужившись до младшего офицерского чина. По его словам, «грамоте и писать» он не умел, чему противоречат его собственноручная подписка о неразглашении содержания допросов и рукоприкладство под доношением в Сенат (Там же. Л. 19, 23 об.).

172

Следует заметить, что не существует достоверных сведений о каких-либо попытках заговора в Преображенском или Лейб-кирасирском полках.

Политические слухи и оскорбление величества

Некоторые судебно-следственные дела показывают, что разглашение политического слуха соединялось с заурядной бранью в адрес императрицы. Более того, оскорбление величества позволяет предполагать знание оскорбителем того или иного слуха негативного характера и готовность к его распространению. 16 июля 1766 года священник села Голоперова Переславль-Залесского уезда Кирилл Иванов донес на своего духовного сына отставного секунд-майора Александра Коробова. 8 июля священник приходил к нему в дом в сельце Кошелево для обучения малолетнего сына, и помещик за обедом говорил «поносителныя и ругателныя слова», касающиеся императрицы^{1190}. Приведем эту весьма красочную сцену, закончившуюся непристойными речами. Кирилл Иванов, сидя за одним столом с Коробовым и его женой,

…спроста начал […] говорить: был де он в селе Голоперове на пожне Василья Ивановича Чулкова и видел там идущую с той пожни того Чулкова крестьянскую бабу […] и спрашивал ее, не приехал ли оной Чулков к ним в деревню. И баба де ему сказала, что не бывал, а слышно де, что ево и других господ из Москвы не выпускают; Г[о]с[у]д[а]р[ы]ня де приказала деревни господские взять на себя. И на то де Коробов сказал: «Баба де это врет пустое. Ты б де ей плюнул в глаза. Как де нам без раб, так Г[о]с[у]д[а]р[ы]не без господ пробыть неможно. А хотя де Г[о]с[у]д[а]р[ы]нею от господ и деревни отберутца, то де вместо того мужу, жене и детям их станут давать жалованье». И на те де слова с малолетным ево, Коробова, с[ы]ном Иринархом вошла в ту горницу, в коей обедали […] жонка Матрена Андреева, при которой Коробов говорил: «Вот де это моя баба, армии содержать не умеет. И которые де отставные салдаты были, тех курва (а кто имянно, не выговорил) по миру пустила [173] . А нас блядка заставила своих крестьян кормить». И потом, указав тот Коробов на случившуюся тогда у него в горнице борзую собаку, называемую Злодей, сказал: «На туру [174] де вести принесет, она де и тому поверит» […] А притом де он же, Коробов, говорил: «А Г[о]с[у]д[а]р[ы]ни де Анны Иоанновны гребор (выговоря скверною речью) Бирон сослан был вь Ярославль, и она де крайне умна была и ево не слушала и хотела было ему отсечь голову. А н[ы]нешняя де какая правителница и какой де у нее ум. У меня де Злодей, то есть реченная борзая собака, умнее ее. Вот де когда она ездила в Ростов и вь Ярославль Богу молитца, то де она какая богомолщица. А ездила де она блядовать!» ^{{1191} ,} [175]

173

Вероятно, имелся в виду именной указ от 22 августа 1763 г. О правилах для поселения отставных солдат в Казанской и Сибирской губерниях. Один из его пунктов накладывал повинность на солдат, поселившихся в Казанской губернии больше 5 лет назад, помогать вновь пришедшим, а именно построить с каждых 10 дворов один двор. Кроме того, выделяемые каждой семье на обзаведение хозяйством деньги следовало впредь выдавать «выбранным надежным людям», а не на руки, как прежде. См.: ПСЗ. Собр. 1-е. Т. 16. № 11902. С. 339–340.

174

Тур — диалект, зад, задница.

175

Паломничество в Ростов к мощам св. Димитрия Ростовского проходило с 12 по 31 мая 1763 г. Екатерина вышла из Москвы, шла пешком до Ростова, по 10 верст в день, садясь в карету только в сильную непогоду. Из Ростова она приехала в Ярославль, а оттуда через Ростов вернулась в Москву. См.: Бильбасов В.А. История Екатерины Второй. Берлин, [1896]. Т. 2. С. 166–167. Бильбасов писал: «Богомолье в Ростов еще более расположило москвичей в пользу Екатерины; совершенный ею религиозный подвиг возвышал императрицу в их глазах» (Там же. С. 167). Как видим, некоторые склонны были расценивать паломничество как проявление лицемерия. Следует вспомнить, что незадолго до богомолья императрица утвердила приговор о ссылке ростовского митрополита Арсения (Мацеевича).

Примечательно, как события начала царствования Екатерины и реальные инициативы правительства в экономической области трансформировались в слухи, имевшие хождение в провинции. На мнение Коробова об императрице и его изложение событий несомненно наложили отпечаток особенности его собственной биографии и жизненного опыта. Коробову в то время было 56 лет. В службе он находился с 1733 года, с 1755 года — в Ладожском пехотном полку, где дослужился до капитана, участвовал в русско-турецкой войне 1735–1739 годов (в том числе при взятии Азова и Очакова) и русско-шведской — 1741–1743 годов, в экспедиции вспомогательного корпуса в Священную Римскую империю 1747–1748 годов. В 1757 году его отставили от воинской и статской службы по болезни, с награждением чином секунд-майора. Коробову как человеку бывалому, пережившему несколько царств, было с кем сравнивать Екатерину II. Правда, говоря о Бироне, он спутал Анну Иоанновну с правительницей Анной Леопольдовной, сославшей регента в Пелым, и Елизаветой Петровной, переместившей его в Ярославль. Итак, разговор начался со слуха, имевшего хождение среди помещичьих крестьян, о переводе их в разряд государственных, перешел на оценку способности императрицы к правлению с экскурсом в недавнее прошлое и завершился осуждением ее распутства и пересказом слуха об «истинной» цели ее поездки в Ростов и Ярославль. При столь низкой оценке Екатерины II в качестве правительницы Коробов все же считал невероятным слух, что она велела отписывать помещичьих крестьян на себя. Возможно, ему был известен объявленный всенародно сенатский указ от 3 мая 1766 года, опровергавший такие «недельные толкования»^{1192}. Сам помещик утверждал на допросе, что во время разговора был пьян и что «от частого ево пьянства приходит ему беспамятство». Матрена Коробова также показала, что ее муж «был несколко пьян», однако три свидетельницы — дворовые женка и девки — не заметили этого^{1193}.