Дворянство. Том 2

Николаев Игорь Игоревич

Артиго беспокоил Елену. Мальчик вел себя… странно. С одной стороны он, в конце концов, стал больше походить на обычного ребенка, с другой же производил впечатление того, кто что-то задумал и тщательно планирует. Артиго постоянно шевелил губами, будто проговаривая некие речи, смотрел в небо, регулярно плюхаясь в лужи, в общем, тревожил. Как бы дурачок не решился опять куда-нибудь сбежать… Или заболеть.

Раньян страдал и бесился, а также бесил Елену, то и дело порываясь вылезти из телеги, чтобы топать самостоятельно и в целом демонстрировать мужественность. В конце концов, Елена улучшила момент и нашептала ему на ухо,

что в следующий раз отстегает Чуму хворостиной, причинив сплошной позор. Лекарка похоронила достаточно близких людей и не желает закапывать еще одного, который в силу врожденного идиотизма думает, что женщин привлекает глупость. Это подействовало, Раньян прекратил геройство.

Гамилла стойко преодолевала трудности, Гаваль очень старался соответствовать. По возможности путники шли босиком, оберегая обувь, но с каждым днем становилось все холоднее, и Елена уже ломала голову — что делать с ногами товарищей? Вода, грязь, холод, вечно сырая козловая кожа ботинок и сапог… Грибок — самое меньшее, чего следовало ждать.

Так минуло три дня и три ночи, слившиеся воедино — сплошной дождливый ад. Впрочем, согласно законам диалектики, лишения сопровождались одним бонусом: погода разогнала по укрытиям тех, кто мог бы охотиться на беглецов. Компания встречала лишь таких же беженцев, упрямо спешивших как можно дальше от городов и больших дорог.

К вечеру четвертого дня, когда все приготовились организовать еще один сырой привал, Артиго, наконец, решился.

— Подойдите ко мне, — не то приказал, не то попросил он, встав у телеги. Елене показалось, что мальчишка хотел для большей внушительности залезть на лошадь, но передумал. Возможно, решил, что это будет смешно выглядеть.

Недоуменно переглядываясь, компания собралась полукругом. Елена уныло подумала, что барчук опять стал чудить. Сейчас потребует снова особых условий, благостепенства и птичье молоко вместо сушеной рыбы, что зеленела сырой плесенью. Артиго посмотрел на взрослых, молчаливых людей, прокашлялся и взял с места в карьер.

— Вы помогали мне. Вы спасали меня. Вы хранили мне верность. Я принимал сие как должное. Я поступил недостойно, неправильно. Ошибки надо исправлять.

Мальчишеский голос звучал глуховато, но разборчиво, ему аккомпанировал шум слабенького дождя в листве. Елена устало подумала, что парнишка снова учудил не к месту и не ко времени. Однако — странное дело — прочие восприняли цирк с абсолютной серьезностью. Женщина украдкой вздохнула и приготовилась хлебать это варево до конца.

— Искупители, — обратился мальчик в сторону Кадфаля и Бьярна. — Вас я ничем награждать не стану, ибо вы, хоть и миряне, однако слуги Божьи. С Церковью же мы будем обсуждать ее сущность и чаяния в должное время, и время это еще не пришло.

Кадфаль и Бьярн одновременно склонили головы, будто признав справедливость услышанного.

— Гамилла цин Ферна.

— Да, — с невиданным почтением отозвалась женщина.

— Ты последовала за мной и готова была сразиться за меня. Ты проявила твердость духа, но в то же время и милосердие. Это научило меня... многому. Принимаешь ли ты меня как своего господина и сюзерена?

— Да, — склонила голову «госпожа стрел». — Принимаю.

— Я нарекаю тебя «первым хранителем тела» и приказываю, когда будет на то возможность, собрать и обучить роту стрелков. Они станут моей личной охраной, ты же примешь на себя

руководство ими. Я не распоряжаюсь тем, чем пока не обладаю, поэтому новый титул и земли дам тебе позже, когда заберу владения у недостойных.

Елена в замешательстве почесала нос. Происходило что-то непонятное. Точнее как раз понятное — мальчишка занимался психотерапией, отыгрывая роль монарха, но удивительной казалась реакция остальных. Они воспринимали происходящее с лютой серьезностью, будто перед ними не хорохорился метр с кепкой одиннадцати лет, а вещал настоящий царь царей.

— Гаваль… — Артиго запнулся.

— Ваше Величество, — менестрель упал на колени в припадке искреннего верноподданичества. — Я из семьи переплетчика. Наша фамилия Потон-Батлео, но «цин» я прибавил к ней сам.

— Самозванец, — сумрачно подытожил мальчик.

— Да, — юноша опустил голову еще ниже.

Несколько мгновений Артиго смотрел на коленопреклоненного музыканта, затем неожиданно и скупо улыбнулся.

— Да будет так. И пусть сказанное мной станет истиной… Гаваль цин Потон-Батлео.

Слово «цин» Артиго явственно выделил голосом.

— Благодарю, — прошептал новопровозглашенный дворянин.

— Ты не сражался за меня и робок характером. Но ты последовал за мной. Я этого не забуду. Гаваль цин Потон-Батлео, до конца моей или твоей жизни раз в год ты будешь приглашен к праздничному обеду в моем присутствии. А по завершению приема получишь в дар одежду, которую я надел по этому случаю.

Елена не поняла в чем суть награды, но судя по выражению лиц окружающих, а также по изгибу спины менестреля, привилегия была очень крутой. Затем женщина прикинула, сколько мог бы стоить… ну хотя бы тот белый, расшитый жемчугами костюмчик, в котором Артиго сидел на королевском балу, и вопрос отпал сам собой. Оригинальный способ выплачивать содержание!

— И это не все. Отныне и до того времени, пока не запросишь отставку, я назначаю тебя летописцем грядущего и минувшего. Отныне твой долг — запоминать и записывать все, чему ты стал свидетелем, без прикрас и умолчаний. Твои пергамент и перо должны ведать лишь правду. Обо мне. О нас. Обо всем, что мы сделаем.

Гаваль пал ниц, возя лбом по мокрой траве. На мгновение Елене показалось, что Артиго сдерживает улыбку… нет, наверное, все же показалось.

— Марьядек из Керазетов, — позвал мальчик.

— Да… господин, — браконьер сделал шаг вперед и поклонился. Без менестрелевского подобострастия, но с полным уважением.

— Ты не сражался за меня, но ты последовал за мной в изгнанье, пусть и не добровольно. Этого я тоже не забуду. Обучен ли ты пехотному бою?

— Да, господин, — ответил Марьядек после короткого раздумья. — Я был в ополчении тухума и служил в отряде без собственного прапора. Участвовал в двух сражениях.

— Хороший опыт, — нахмурился Артиго. — Почему же ты не записался в знаменный полк на постоянное жалованье?

— А-а-а… ну… — растерялся Марьядек, определенно не желая предавать огласке постыдные моменты биографии, но все же признался. — Я сбежал. Не хотел идти в солдаты по долгу. Хочу сам выбирать, кто мне будет платить. И кому я поклянусь в верности. А еще хочу жить у большой воды. Не хочу больше гор видеть. Вот так.

— Итого, дезертир, — сказал Артиго.

— Ну, как сказать, — продолжал мяться браконьер-пикинер. — У нас чуть по-иному все устроено...