Двойная петля
Шрифт:
– И что там случилось с двигателем, тоже неясно, – прокомментировал Барнав. – Кто знает, был ли тот наркоман единственной причиной аварии? Ведь ее допускали к технике, вы говорили. Возможность уничтожить улики, выдержка и расчет – вот вам объяснение выдумки о неуязвимости.
– Но неуязвимость не выдумке. Я сам был свидетелем ее проявления.
– А вот доктор Монтериан не верит в чудеса и все объясняет довольно просто.
– Все равно. Что я видел, то видел.
– Это недоказуемо.
– А как я могу еще доказать? Выстрелить из деструктора ей в спину? Пожалуйста…
– Вы не имеете на это морального права!
– Это вы мне говорите о моральном праве? – Крамер начал заводиться. Что было не в его характере. Но бежать из горящего вездехода и шарить в чужих комнатах тоже
– Прекратите, Крамер, – сухо сказал Шульц. Речь не о морали и не о праве. Речь о присутствии на Гекате человека «И.С». Поймите, – он поднялся, прошел по кабинету. – При сложившемся соотношении сил мы вынуждены вести работы в тайне… «Мирный Космос», заявление президента Федерации… Но для «И.С» мы – прежде всего конкуренты. Заказ получен не ими, и потому они готовы стать высоконравственными. Я думаю, инспекция организована не без их участия. И все-таки она не представляла для нас опасности, если бы…
– Короче, если вы ее пристрелите, мы ничего не узнаем, – Барнав вернулся к прежнему тону.
– Если ее пристрелить, мы ничего не узнаем, – тихо повторил Крамер.
– Я продолжаю. Мы немедленно направим аварийную команду на место взрыва. Возможно, в радиоактивных обломках еще кое-что найдут. Цель – установление причины взрыва. Кстати, это будет правда. Если уж группа Андерсона ей так доверяла…
– Заодно у нас есть возможность пронаблюдать ее реакцию.
– Я вижу, вы успокоились. Действуйте, вам предоставляется шанс исправить свою ошибку.
– Действуйте, действуйте. Только не думайте слишком много о Черной Ве… ах, черт, – выругался Барнав, – я хотел сказать – о Веронике Неро. Но лично мне кажется, что дело кончится так же, как всегда – ничем. Хотя я знаю, что вы сейчас скажете – лучше никаких сведений, чем неверные…
Крамер действительно успокоился. Не то, чтоб Шульц его в чем-то убедил. Но предпринятые действия давали возможность занять ум, размягченный чесоткой гипотез.
Дальнейшее было делом часов. Он лично проводил аварийную команду, ушедшую на «жестянке». Узнал, что Вероника Неро вернулась к себе и не выходит. С ней несколько раз переговаривались врачи, и она заверяла, что чувствует себя превосходно. Зато среди низшего персонала Станции отмечалась некоторая нервозность. В коридорах, как правило, пустовавших, торчали свободные от смены сотрудники. Замечалось хождение из одного отсека в другой. Скорее всего, обсуждалась возможность ревизии. Крамер подумал, что следует внести некоторые коррективы в рабочий распорядок Станции. Впрочем, не исключено, что хождения были вызваны хозяйственными распоряжениями Барнава. Такие распоряжения касались профилактического ремонта ангара для флаеров, и именно в этом секторе наблюдалась наибольшая суета. Однако, предположение, что кто-то, воспользовавшись ремонтом, попытается бесконтрольно выбраться наружу, было бы нереальным. – сигнализация здесь работала четко, и все об этом знали. Нет, пожалуй, оснований для беспокойства не было, то есть, их было не больше, чем обычно. К сожалению, все приходилось делать самому, по старинке, кустарно , как сказал бы Барнав – и где он подцепил такое слово, не от Вероники ли? Разумеется, все каналы связи прслушивались. Но закон о запрещении подслушивающих устройств в жилиых помещениях на внеземных объектах обязан был строго соблюдаться, и об этом, к сожалению, тоже все знали. Движение «Мирный Космос» достаточно шумело по этому поводу. А нет – на Станции народ технически грамотный.
Между тем аварийщики задерживались. Крамер связался с операторской и получил ответ: начальник команды Камински по распряжению Барнава, чтобы не загружать ангар, отогнал флаер на Базу, получил свободный вездеход и собирается возвращаться. У них все в порядке… Крамер выругался, раздраженный накладкой
Как всегда, коридоры были ярко освещены. Потом Крамер услышал топот шагов. Человек пять, не меньше. Однако, выйдя из перехода, он уже никого не застал. Опять кого-то куда-то погнали. Еще чувствовалось колыхание воздуха, поднятое движением.
И тут он увидел на полу, возле самой стены, лист бумаги. Само по себе явление, ничего особенного не представляющее. Но чтоб здесь, на Станции, с ее традициями медицинской чистоты, на полу валялась бумага? Вероятнее всего, кто-то очень торопился и не заметил выпавшего из кармана листа. И Крамер сделал то, что, по его разумению, сделал бы каждый. Он нагнулся и поднял бумагу.
Это была истрепанная и протершаяся на сгибах страница какой-то книги. Крамер еще не прочел ни одного слова, но мгновенно узнал формат, шрифт, расположение строк.
«… ибо ничем она не отличается от прочих людей, так как и по природе своей она живой человек, а не призрак, и нет у нее излюбленных часов или мест, где бы она являлась. Везде и всегда Черная Вероника ходит свободно. Черной же она зовется не за черную масть, напротив, глаза и волосы у нее светлые, лицом же на не темнее большинства людей. Однако она владеет искусством изменять свой облик, хотя чаще всего ее видели в образе девы из простых горожан, в одежде траурной, как тогда, когда произнесла она страшный свой обет. С тех же пор она ничуть не состарилась. Добавляют также, что в каком бы виде она не явилась глазу, одежда ее всегда черная. Это и есть знак ее призвания. Черны ее мысли, черны ее поступки, черна ее одежда. Но не всякому дано о том догадаться, и ходит она среди людей неузнанной. Случается все же, что она сама, не скрываясь, назовет свое имя, и это значит, что дело, ради которого она появилась, близится к концу. Она не творит зла, но его возвещает и ведет за собой. После того, как предначертанное свершится, она исчезает, чтобы неизъяснимым способом объявиться в другом месте. Она одолевает непосильное и открывает скрытое. И, как было уже сказано, находятся и такие, что ищут и зовут ее с нетерпением, несмотря за следующие за ней по пятам несчастья. Ибо горе одних радует воспаленные души других, завет прощения забыт, и в сердцах человеческих неистребима жажда возмездия.»
Крамеру захотелось громко, во весь голос сказать: «какая чепуха!» Он, однако, этого не сказал. Тот, кто это сочинил, знал свое дело. Тот, кто это сочинил… Светлые глаза и волосы, черная куртка… Если текст прочитали многие… а они прочитали, листок весь истрепан, явно ходил по рукам. Теперь вопрос… Нет, тут нужно не вопросы ставить, и даже не решать. Ну, я-то, конечно, в эти выдумки не верю. Но совпадение? Опять совпадение?
И почему, наконец, не возвращается группа Камински?
Они вернулись благополучно. Однако Крамер этого не услышал. Он слишком долго пробыл на ногах, и нуждался в отдыхе. Но уж он-то уведомил об этом директоров, которые, как он знал, вовсе не были сторонниками личного участия в действиях. А Крамер убедился, что технике. как и человеку, доверять нельзя. Но в последнее время его одолевало искушение махнуть на все рукой и отстраниться. Он боролся с собой и побеждал в этой борьбе, но тут прибавилась усталость, и Крамер сдался. Собственно, вернувшись к себе, он только хотел спокойно посидеть и поразмыслить. Но неожиданно уснул в кресле, и так крепко, как давно не спал.
Разбудил его сигнал интеркома. Повернувшись в кресле к видеофону, Крамер увидел лицо Барнава. Тот нервничал, явно нервничал, поддавшись общему настрою.
– Крамер?
– Я слушаю.
– Вы были правы. Она только что покинула свою комнату.
– По порядку, пожалуйста.
– Времени нет… Я следил за коридорами и увидел ее на экране… Сейчас она еще в центральном корпусе, идет в направлении сектора «Е». Они там оставили контейнер…
– Люди?
– Все спят. Ночной смены нет сегодня. Я сам убрал оттуда рабочих… и вырубил свет. Нет возможности следить.