Двойник Цезаря
Шрифт:
— Ты себе представляешь эту картинку? шепнул Красс сидящему рядом с ним Юлию Цезарю. Несчастную горошину [19] пытаются наткнуть на острие ножа, а она увертывается ловким движением своего пухлого тельца.
— Он делает все как надо, отозвался Цезарь. До конца его консульства остаются считанные дни, а ему позарез нужно успеть совершить нечто героическое. Поэтому он и выборы перенес на неделю позже. Сейчас же он всеми способами провоцирует легко возбудимого Катилину. И если тот занервничает и наделает глупостей, то у Цицерона появится возможность доказать всем, что он точно был прав. Ведь пока что все, что он говорит, не более чем эмоции и домыслы. Хотя чувствуется,
19
cicero (лат.) — горошина.
Цицерон между тем переключился непосредственно на личность своего врага:
— Какое клеймо постыдных поступков в пределах собственного семейства не выжжено на твоей жизни? — восклицал он, указуя перстом в то место, где одиноко сидел Луций. — Какой позор в личных отношениях с людьми не тяготеет на твоей репутации? Какой разврат не приковывал к себе твоих взоров? Какое преступление когда-нибудь миновало твоих рук? Какой омерзительный порок не растлевал твоего существа?.. Недавно ты смертью первой жены освободил свой дом для нового брака, а затем увенчал это преступление другим, еще более невероятным. Вся твоя позорная и порочная семейная жизнь богата семейными передрягами и скандалами, любовными интрижками за спиной не ведающих ничего мужей, насилованием невинных жертв… Ты собрал вокруг себя банду злодеев, набрав ее из отщепенцев, потерявших не только средства к жизни, но и всякую надежду на нормальное существование… Пусть же эти негодяи удалятся, пусть отделят себя от благонамеренных людей, пусть они все соберутся в одном месте, пусть, наконец, городская стена, о чем я уже не раз просил, разделит их от нас; пусть перестанут готовить покушения на консула в его собственном доме, осаждать с оружием в руках здание сената, готовить для поджога города ракеты и факелы; пусть наконец у каждого на лице будут написаны его политические убеждения… И после отъезда Катилины вы воочию убедитесь, что все его умыслы открыты, обнаружены, расстроены, наказаны!..
Закончив свою долгую и страстную речь, Цицерон опустился устало в курульное кресло и красиво подпер рукой склоненную голову. В храме воцарилось глухое, зловещее молчание.
Катилина поднялся упруго со своего места, почти вбежал по ступеням на подиум и, оглядев сенаторов, мрачно и настороженно взиравших на него, начал говорить медленно, как будто через силу:
— Не могу не отдать должное ораторскому мастерству нашего уважаемого консула. Если бы я не был достаточно близко знаком с человеком по имени Луций Сергий Катилина, то и я, наверное, так же, как и вы, поверил бы всем словам Марка Туллия Цицерона, столь выразительно и с искренней убежденностью произнесенным здесь, и так же, как вы, негодовал бы при мысли, как может земля носить такого негодяя, такого изверга, разбойника и убийцу…
Если верить словам почтеннейшего Цицерона, то я — порождение самых темных сил, сгусток всех пороков, угроза миру и безопасности государства…
Нетрудно понять, почему уважаемому консулу удобно и выгодно изображать меня чудовищем, готовым сожрать всех благородных римлян, изнасиловать всех матрон и невинных девушек, поджечь ракетами и факелами мирные дома и сиротские приюты… Уже не один год он с редкостным упорством, настойчивостью и последовательностью предпринимает усилия, направленные на то, чтобы я сошел с политической арены…
Уважаемый консул чуть ли не в упрек поставил мне то, что я трижды пытался совершенно законным, я повторяю — законным путем добиться консульской должности.
Да, я считаю себя достойным этой должности ничуть не менее, а может быть даже и более, чем
Сегодня у нашего государства как бы два тела: одно — хилое, со слабой головой, лишенной государственного мышления и политической воли, другое — сильное, крепкое, здоровое, но лишенное головы. Наше государство ощущает острую нужду в новых идеях, в живых идеалах и в сильной политической воле, подкрепленной государственным разумом. И оно желает найти такую голову во мне. Если, конечно, я останусь жив, потому что я вижу, как делается все возможное и невозможное для того, чтобы уничтожить меня не только морально, но и физически.
Я вовсе не желаю, чтобы проливалась кровь римских граждан, — ее за последнее время и так было достаточно много пролито. Я хочу, чтобы все совершалось по закону и ради блага нашего государства и нашего народа. Но почему со мной поступают не по закону? Почему все обвинения в мой адрес строятся не на фактах, а на домыслах и на сплетнях? Доколе Цицерон, наш уважаемый консул, будет позволять себе, не имея никаких реальных доказательств моей, как он считает, антигосударственной деятельности, обращаться со мной, как с изгоем, попирая при этом все государственные и человеческие законы?..
Я убедительно прошу сенаторов не верить опрометчиво тем порочащим меня слухам, которые, в результате чьих-то усилий и стараний, распространяются обо мне повсюду… Благодаря этим грязным сплетням, моим недругам уже удалось добиться своего: консул перенес на неделю срок выборов, а я потерпел очередное фиаско, а здесь, в сенате, меня уже все чураются, как прокаженного.
Я еще раз заклинаю вас не верить всей этому вздору, который обо мне измышляют с определенной целью. Я заверяю вас, что моя семья, которую тоже не пощадили злые языки, и все мои предки заслуживают самых добрых слов.
Что же касается моего личного поведения, то ни в ранней моей молодости, ни сейчас не было ничего предосудительного или недостойного, и нравы мои и убеждения не несут ничего злонамеренного. Кощунственно даже предполагать, что мне, патрицию по происхождению, оказавшему, равно, как и мои предки, бесчисленное количество благодеяний по отношению к римскому плебсу, нужна гибель государства, которое якобы спасает пришлый гражданин города Рима Марк Туллий Цицерон…
В рядах сенаторов раздался ропот, гул, постукивание по скамьям.
Послышались выкрики:
— Враг народа!.. Убийца!.. Лицемер!.. Долой!..
— Хорошо, вы еще пожалеете о том, что вы сегодня со мной сделали! — вне себя от бешенства прокричал Катилина. — Вы не желаете верить ни единому моему слову, но охотно верите бреду и околесице, которую несет этот краснобай, желающий сделать себе славу на чужом несчастье. Хорошо же! Я хотел все делать мирно, честно и по закону. Но вы сами побуждаете меня к иным действиям. И коль скоро я окружен тут врагами, толкающими меня факелами своей ненависти в пропасть отчуждения и изоляции, то я потушу этот зажженный вокруг меня пожар под развалинами!..
Катилина сжал руки в кулаки и, развернувшись, быстро зашагал к выходу.
Цицерон сидел все в той же позе, подперев ладонью низко склоненную голову, но тот, кто находился к нему поближе, не мог не заметить, как лицо консула озарилось тихой торжествующей улыбкой…
Глава XII. Post equitem sedet atra cura [20]
Далее события развивались с тем стремительным ускорением, с каким брошенный с большой высоты камень приближается к земле.
20
Post equitem sedet atra cura (лат.). Позади всадника сидит мрачная забота.