Двойник для шута
Шрифт:
Эрлтон наслаждался и давно забытым вкусом пищи, и самим чувством наслаждения, забытым еще раньше. Он поднял бокал, наполненный красным вином, и посмотрел его на солнце. За тонким стеклом переливалась жидкость, светящаяся изнутри, как кровавый рубин, и это было прекрасно. Эрлтон повел плечами, чтобы кожа ощутила ласкающее прикосновение шелковой мантии. Он был почти счастлив.
Брат Анаконда осторожно постучал в двери, и Верховный магистр крикнул:
— Входи!
Маг торопливо подошел к ширме, отгораживающей стол, уставленный яствами, и, просунув руку в специальный разрез, с поклоном подал кожаный футлярчик с донесением из империи. Вкушая пищу, его повелитель обычно снимал
— Ты уже читал? — раздалось из-за перегородки.
— Не смел, господин мой.
— Это правильный подход, — милостиво кивнул Эрлтон, не задумываясь, что магистр его не видит. Он вообще мало думал о том, что видят, слышат и чувствуют другие. — Что ж. Разверни и прочитай мне вслух.
— Как прикажет господин.
Брат Анаконда поймал себя на том, что если раньше он боялся человека в серебряной маске, то теперь относится к нему с трепетом и благоговением. И готов подчиняться ему еще более слепо и беспрекословно, чем прежде. Он раскрыл футляр и добыл оттуда клочок пергамента, стараясь, чтобы движения были ловкими, точными и быстрыми. И оказалось, что он хочет выглядеть безупречным не только из боязни вызвать гнев Эрлтона своей неуклюжестью, но и потому, что тот слишком прекрасен и совершенен, чтобы рядом с ним могли существовать нелепость и некрасивость. Он был уверен в том, что Верховный магистр следит за ним из-за своей ширмы, а если и нет, то все равно каким-то непостижимым образом знает, что сейчас делает и даже думает человек, находящийся подле него.
Странные мысли, однако, возникают в странных ситуациях.
Брат Анаконда быстро пробежал несколько строчек глазами и, побледнев, замер в нерешительности. Эрлтон Сразу почуял неладное.
— Что там? — спросил отрывисто.
— Странные вести, господин мой.
— Говори.
— Соглядатай пишет, что император жив и его видели во дворцовом парке, а также за ужином, он был в добром здравии. Не похоже, чтобы он плохо себя чувствовал.
Человек в серебряной маске издал страшный звук, похожий на свирепое рычание. С хрустом сплел пальцы.
— Недосмотрели, идиоты! Господи, какие же идиоты! Ступай прочь… Нет, погоди. Кому адресовано это послание?
— Как всегда, архонту Тиррону.
— Ну хоть это сделали правильно. Иди.
Оставшись в одиночестве, Эрлтон задумался, меланхолически дожевывая мясо. Было совершенно очевидно, что йетты действительно выполнили приказ и совершили успешное покушение на жизнь Ортона Агилольфинга. Они бы просто не осмелились обмануть его, равно как и оба магистра. Те были уверены в том, что их попытка удалась, однако на деле оказалось иначе.
Яд бангалорской умбы никогда не подводил. Мельчайшей крупинки его, просто попавшей на кожу, вполне хватило бы, чтобы свалить нескольких лошадей, Бангалорской умбе уступали дорогу и слоны, и хищники. А яд этой змеи в сочетании с некоторыми минералами и соками ядовитых растений просто не мог не подействовать на любого, даже самого сильного и выносливого человека. Эрлтон предусмотрел все: и возможный иммунитет против некоторых ядовитых веществ, и врачебное вмешательство, и даже активное противодействие магов любой степени посвященности. Не было в мире противоядия этому снадобью. Император не имел права выжить, и возможности такой ему не оставила ненависть человека в серебряной маске.
Он не родился с этой ненавистью. Таким его сделали годы и обстоятельства. Он вынес столько горя, боли, страданий и унижений, что теперь никакая месть не могла удовлетворить его. Но Эрлтон был готов довольствоваться малым: всего лишь полным уничтожением
Что же там произошло, в этой проклятой империи?
Эрлтон откинулся на своем сидении, вытянул неправдоподобно красивые ноги, с недоверием оглядел их: он все никак не мог привыкнуть к себе.
Что же там произошло?
Чем больше он думал над этой загадкой, тем больше ему казалось, что ответ находится у него перед глазами, просто он упорно его не замечает. Что ответ бесконечно, предельно прост.
Что же там произошло?
И внезапно его осенило. Один раз он уже пытался воздействовать на императора при помощи невероятной силы того тела, с которым теперь являлся единым целым, но Ортон, якобы, оказался нечувствителен к его внушению. Если и теперь йетты были уверены в том, что убили императора, а он все еще оставался живым и здоровым, напрашивался единственный вывод: у императора есть двойники. И, судя по всему, на официальных церемониях присутствуют именно они. Как же он раньше не догадался? В конечном итоге, не только роанцы додумались до такого. Двойники были и у царей Эстергома, и у вождей некоторых, наиболее многочисленных племен Шана. Очевидно, его подвела привычка мыслить так же, как мыслили на Алгере в незапамятные времена. Он жил здесь, на архипелаге, слишком давно, чтобы не перенять в конечном итоге способ их мышления. Человек в серебряной маске понял, что слишком плохо знал жителей империи, особенно ее высших сановников.
— Не беда! — сказал Эрлтон в полный голос. — Это вовсе не так страшно, как кажется на первый взгляд. Кто-то же должен знать его тайну. Я найду этого человека и вызнаю у него все, что только можно. Выжму его, как плод.
С этими словами Верховный магистр промакнул рот салфеткой, вытер руки и небрежно отшвырнул ее в сторону.
Прежде чем надеть свою маску, он легко прикоснулся кончиками пальцев к лицу. И вздрогнул.
Похоже, ЭТО никогда не изменится.
Похоже, с ЭТИМ ему придется прожить всю оставшуюся вечность.
И не потому, что изменить не в его власти. Просто он должен оставить что-то на память об этих бесконечных веках страдания и боли, о страхе, о тенях, медленно скользящих над непостижимой бездной океана, о рыбах, объедающих лицо, и о сверкнувшей полосе клинка, разделившей на две части небо и его собственную жизнь.
Тиррон угасал медленно и мучительно. Он думал, что более невыносимых мук — и телесных, и душевных, — чем те, что он испытывает сейчас, нет и быть не может. Но оказалось, что предела страданию, как и радости, не бывает.
Он стоял, глядя через золоченые прутья оконной решетки на волны, бьющиеся о подножие башни, когда позади негромко скрипнула дверь.
— Добрый день, высокородный Аберайрон! — произнес Эрлтон насмешливо, как и всегда, когда ему случалось обращаться к архонту.
Тиррон резко обернулся. И в ту же секунду испытал настоящий шок. Наверное, впервые за всю жизнь он был так потрясен встречей с Верховным магистром.
Когда архонт увидел перед собой знакомое бесстрастное лицо Эрлтона, отлитое из сверкающего серебра, он почувствовал, как тяжелый ком заворочался у него в горле, мешая дышать. Да, это Эрлтон, и никто другой, потому что никто не может говорить таким тяжелым, таким мощным голосом, который Тиррон узнал бы и из тысячи других голосов, но в остальном… Господи! Как же он изменился.