Двойник
Шрифт:
Эдмонд первым подошел к Бьорну, взял его руку и прижал к своему лбу.
— Как здоровье, мой повелитель?
Воин уже давно не смотрелся в зеркало — собственное лицо внушало ему отвращение. Однако время не пощадило и мужчину, что стоял перед ним. Тридцать зим минуло с тех пор, как викинги схватили английского паренька во время одного из набегов; безжалостные годы сморщили румяные щеки и припорошили инеем сильно поредевшую копну светлых волос. Но в глазах Эдмонда по-прежнему плясал огонек, который некогда пленил Бьорна. Он сделал юношу своим домашним рабом и привязался
Воин оперся на руку Эдмонда, сел и медленно опустил ноги на пол.
— Медвежью шкуру и топор.
Дочь укутала отца в накидку, скрепив ее на плече золотой пряжкой в виде дракона, добытой у сицилийских мавров. Эдмонд вручил хозяину Клык Смерти. Бьорн поднял оружие и понял, что приказ выполнен — заточенное лезвие сверкало не хуже, чем в тот день, когда юный Бьорн отправился в Англию под началом Харальда Сурового. Осмотрев новое древко прекрасной работы, викинг остался доволен. За годы набегов и сражений Клык сменил уже пять рукоятей.
Медвежья шкура и топор… Они всем напомнят, в кого Бьорн может превратиться, если перечить его воле.
Выпятив широкую грудь, он выпрямился во весь огромный рост и сделал глубокий вдох. Теперь он готов. Повинуясь его кивку, Эдмонд поспешил к входу и поднял занавес.
Посетители кланялись лорду Харейда на разный манер, в зависимости от того, что ими двигало: жажда власти, страх или преданность. Только один осмелился войти без приветствия, лишь чуть склонив голову. Бьорн удовлетворенно отметил, что угольки глаз под шевелюрой цвета воронова крыла горят откровенной злобой. Ненависть Финбара — вот что ему нужно для осуществления последнего замысла.
Бьорн свирепо глянул в ответ, и черноволосый нехотя потупился. Викинг сломал не одну палку о спину этого раба, и все же злобное пламя в глазах Финбара так и не потухло, разве что наглости с годами поубавилось.
Он посмотрел на остальных. Трое старейшин деревни будут покорны своему повелителю до конца — они слишком его боятся, чтобы прекословить. А вот сын и священник могут доставить хлопот.
Токи, рожденный третьим, но старший из выживших сыновей, прибыл на Харейд всего двое суток назад, после того как весть от Бьорна достигла королевского двора. Он щеголял в пестрых штанах тонкой шерсти и бирюзовой тунике, которую, несомненно, красили лучшие ткачи Кастилии. Лицо Токи украшала аккуратно подстриженная бородка, а почтительная мина не скрывала равнодушия в глазах. Он желал только одного — как можно скорее вернуться ко двору, убраться подальше от варварского севера, который научился презирать. Впрочем, сперва Токи рассчитывал получить титул и земли, что перейдут к нему после долгожданной смерти Бьорна. Отцовского богатства хватит и на наряды, и на придворные интриги.
Взгляд воина на мгновение затуманился, он обратился мыслью к другим сыновьям. Торольф, названный в честь павшего брата, утонул тридцать лет назад, и
Бьорн отогнал воспоминания. Нельзя забывать о служителе Белого Христа — он тоже пришел, хотя никто не звал его. Ничего не поделаешь, селяне так уважают священника, что тот потерял всякий страх и шатается, где ему вздумается.
Нынче все поклоняются Христу. Все, кроме него и раба, который его ненавидит.
Кто-то кашлянул. Бьорн поднял глаза и взглянул на собравшихся. Должно быть, он забылся, скорбя по умершим сыновьям. Проклятая старость! Стоит задуматься, и уже подступает дремота.
— Я умираю, — наконец произнес он.
Послышался осторожный ропот. Наверное, Ингеборг всхлипнула, а Эдмонд смахнул слезу; может, Финбар затаил усмешку под спутанными волосами. Остальные просто смотрели на Бьорна во все глаза.
— Я умираю, но пока еще жив. Я по-прежнему владыка Харейда и предводитель боевой дружины. — Бьорн потряс топором, надеясь, что никто не заметит предательской дрожи в плече. — А Клык Смерти еще способен рвать людскую плоть.
Толпа заволновалась. Первым подал голос Токи:
— Так вот почему ты велел приготовить «Насылающего шторм»? Ты опять собрался в поход?
Прежде чем Бьорн успел возразить — корабль понадобится ему, но для другой цели, — сын добавил:
— Так нельзя, отец, мы больше не викинги. Время набегов прошло, король с соседями хочет мира, а не войны. Вассалам запрещено заниматься разбоем!
Раньше Бьорн осадил бы сына и напомнил ему, что никто, даже король, не смеет указывать лордам Харейда, куда им направлять свои драккары. Но это многолетний спор, сейчас не стоит тратить на него время. Надо обсудить дела поважнее. Точнее, отдать приказ, пока силы не покинули его. Ноги Бьорна слабели с каждой минутой, хоть он и опирался на древко топора.
Викинг поднял Клык Смерти и гневно стукнул им об пол. Встревоженный гул тут же стих.
— Довольно! Я скажу вам, что должно свершиться. — Он помолчал и продолжил в мертвой тишине: — Взгляните на эту медвежью шкуру. Она прошла со мной столько битв, что все и не упомнить. В минуту опасности, на краю гибели во мне просыпался медведь. Он рычал и бесновался, он требовал крови. И каждый раз мы побеждали — потому что я берсерк.
Бьорн окинул взглядом слушателей, и все как один отвели глаза.
— Двадцать лет минуло с последнего сражения, двадцать лет медведь беспробудно спал. Но зимняя спячка затянулась! Мой зверь голоден. Пора ему проснуться в последний раз. Ибо берсерку не должно умирать в своей постели. Его удел — гибель в сражении с боевой песнью на устах, чтобы валькирии услышали его и умчали в Валгаллу на вечный пир. А если он не падет на поле боя…
Он смолк на полуслове. Все и так знали про драугов — живых мертвецов, хотя нынче мало кто в них верил. Бьорн заметил презрительную усмешку Токи и торопливый жест священника, осенившего себя крестным знамением, прежде чем заговорить.