Двойное небо

Цой Анна

Я хихикнула. Он смотрел на меня как на дурочку.

— Папа тебе голову открутит за то, что ты что-то на потолок прицепишь, — ответил он.

— Так ты хочешь? — я уже искала картинки в телефоне, — будет выглядеть вот так. Что думаешь?

Ему нравилось — это было видно по глазам. Но вот ответ:

— Точно получишь. Их же на двусторонний скотч? — он дождался пока я кивну, — так нельзя.

— Это ещё почему? — подскочила на ноги я, — поехали сейчас. Я нашла их в одном из магазинов.

Мальчик

пожал плечами.

— Он скажет, что это глупо, так делать.

Я хмыкнула.

— Тогда пусть у себя в комнате не делает, — добавила важно, — а нам нравится, и мы сделаем.

Через два часа, когда хлопнула входная дверь, мы уже заканчивали клеить звезды, ворча про то, что руки от этого болят ужасно. А ещё на стенах висело три плаката с музыкальными группами, одна картина и гирлянда над кроватью.

— Привет, — слезла со стула я, — ты голодный? Мы заказали покушать. Скоро привезут.

Лёва разглядывал происходящее с минуту, а после:

— Какой ужас, — вынес вердикт, — снимайте эту пакость.

И вышел в коридор.

— Ага, сейчас! — бросила ему в спину, — знаешь, как долго мы клеили их? И, кстати! — я подбежала к уже недовольно вернувшемуся мужчине и схватила его за локоть, — ты готов? — я нажала на выключатель света, — та-дам! Скажи красиво?

— Прости, пап, — промычал Дава, тяжело вздохнув.

Лев включил свет.

— Хорошо, можете убрать это завтра, — пошёл в сторону спальни мужчина, — но не дольше.

Я скрестила руки на груди.

— Я же говорил, — выдавил мальчик, — это он ещё дырки в стене не заметил.

— Мы не будем ничего снимать, — была уверена я.

Высунувшаяся голова Льва смотрела на меня строго исподлобья.

— Камила, — предупреждающий тон от мужчины.

Я скрестила руки сильнее.

— Это комната Давида, так что он может делать в ней что захочет! — повторила его голос, — ты должен теперь стучаться в дверь, если хочешь войти. Спрашивать у него разрешения, если тебе что-то нужно и…

— Камила, я слишком устал для устроенных тобою баталий, — и в самом деле устало произнёс Лев.

Я дернула бровями и побежала делать ему кофе.

— Значит, поговорим об этом завтра, — пожала плечами.

— Мы вообще об этом больше не будем говорить, — шагал за мной он, — зачем?

Я закатила глаза и ткнула пальцем в кнопку.

— Потому что мы живем не в господи… ну где эти все картины висят и все ходят на них смотрят, — достала кружку из посудомойки и бегом подставила её под краник.

— Эрмитаж, — подсказал Дава, вытаскивая из холодильника мороженое, — я тоже буду.

— Точно, — достала еще один стакан, — нам не нужно беречь ремонт из-за того, что это бывший замок

и мы должны помнить, как всё это выглядело раньше. Не-а! Мы живем здесь, так что тут должен быть уют, красота и… в общем то место, где тебе комфортно, а не такое, откуда хочется уехать побыстрее.

Я поставила перед женихом его стакан и сменила картридж сверху.

— У нас разные понятия красоты, — оставался недовольным мужчина.

Я пожала плечами.

— Ты сам сказал, что тебе не нравится то, что было у Лидии в квартире, — хмык под его сразу ставшим злым взглядом, — Лёв, ты сейчас делаешь не как думаешь, а как привык. Тебе же всё равно что и как будет на потолке в комнате Давида. Зачем тебе вообще это? Это его дело и… — выдохнула с тяжестью, — знаешь, я тебе лучше по-другому скажу: ты видел, как поступает и что говорит Лидия. И тебе всё не нравилось — ты был против. Тебе же было неприятно от того, как она всё делает, — под его скрещённые на груди руки, — и ты сейчас поступаешь точно так же, как она.

Дава сел рядом с отцом и даже покивал, заставив того нахмуриться.

— Мне казалось, что я ясно дал понять, что обсуждение откладывается, — сделал строгий глоток мужчина.

Я помотала головой.

— Но ты не прав, — села рядом.

Лев откинулся на спинку стула.

— Это называется эстетика, — уже не так сурово ответил он, — воспитание вкуса. Тебе тяжело понять из-за крайне тяжелой обстановки в квартире родителей.

— То, что говорю я, называется… — начала было.

— Свобода самовыражения! — радостно добавил Давид, — что? — на отца, — она защищает мои интересы, я — её.

Он слегка поник под взглядом Лёвы.

— Что-то случилось? — вдруг дошло до меня.

Мужчина перевел взгляд на меня и открыл было рот, но передумал, закрыл его и отрицательно помотал головой.

— Ничего критичного, — уверенно, — однако мы сейчас обсуждаем не это. А хм… свободу самовыражения. Камила, что ты хочешь этим сказать? Что я ограничиваю его, а ты практикуешь вседозволенность? Ни к чему положительному это не приведёт. Мой ответ прежний — нет. Ваше баловство должно быть ограничено.

— Ты так говоришь, будто… ограничиваешь только для того, чтобы было, — пробурчала я.

Он тяжело вздохнул.

— Я так говорю, — злой хмык, — по той причине, что по приезду меня встретили стеллажи моих вещей, которые вы двое выставили в коридор без объявления войны. Успели натворить бед без моего ведома и сейчас бессовестно сидите и обвиняете меня в неумолимости, имея за спиной более тяжкие преступления.

Давид понуро поплёлся в коридор, бурча при этом:

— Можно было и не пытаться. Пойду снимать всё.