Двойное преступление на линии Мажино. Французский шпионский роман
Шрифт:
— Сколько времени он собирается пробыть в Риме?
— Не меньше пяти дней. Возможно, и больше, если встречи, которые пройдут там, принесут плоды.
Коплан, опустив голову, задумчиво теребил подбородок и не произносил ни слова.
— Довольно досадная история,— наконец вымолвил он.
— История?
— Идея нанять вас личным секретарем.
— Вот как? — удивилась она.— А я думала, что вы будете удовлетворенно потирать руки. Ведь сделавшись помощницей своего любовника, я окажусь в идеальном положении, чтобы выполнять задание, не так ли? Я смогу
— Несомненно, но это обоюдоострое оружие. Когда к чувствам добавляются профессиональные узы, разрыв становится весьма проблематичным. Служба никогда не собиралась отдавать вас Кониатису с потрохами… Чувствую, что все это может привести к предложению руки и сердца.
— О, здесь нам опасаться нечего. Мы обсудили все раз и навсегда и пришли к согласию: о замужестве речь не зайдет. Кониатис всегда был убежденным противником супружества. Он даже процитировал мне Шекспира: «Лучше быть хорошо повешенным, чем плохо женатым».
— Грош цена таким клятвам! Помяните мое слово: никуда он не денется… Подождите, стоит ему удостовериться, что вы есть женщина его жизни и что брак с вами окажется удачным…
— Доверьтесь мне. Когда вы отдадите мне приказ порвать с ним, за мной дело не станет. Я стану до того противной, до того гнусной, что от нашей чудесной любви останется мокрое место.
— Допустим,— с сомнением пробормотал Франсис.— Но вот еще что. Начав сотрудничать с Кониатисом, вы попадете в гущу событий, и кто знает, куда это вас заведет…
— То есть?
— Будем логичны: если Службе общей безопасности понадобились сведения о Кониатисе, значит, с его делишками не все чисто.
Моник прыснула со смеху и произнесла едким тоном, к которому она переходила без малейших усилий:
— Представьте, мне это тоже приходило в голову! Кониатис — шпион на службе иностранной державы? Забавно, вы не находите? За какую-то неделю быть завербованной двумя враждующими организациями! Роман да и только.
— Ничего смешного. Бывает и такое. И нередко кончается плохо.
— Клянусь, я подумала и об этом,— не уступала и она.— Очутившись с Кониатисом в этой вилле, там, в Нормандии, я почувствовала беспокойство: все так загадочно! Ни дать ни взять — логово заговорщиков!
— Все возможно,— согласился Коплан.
— Кониатис чертовски годится для роли заправилы шпионской сети, вы не находите? Его занятия позволяют ему собирать горы интересных сведений и обеспечивают полнейшую свободу передвижения.
— Да еще посвящен во все тонкости,— подхватил Коплан.— Его опыт вращения в высоких сферах экономики и финансов позволяет ему оценивать подлинную стоимость конфиденциального шепотка на ушко. Отсюда и его процветание.
Оба умолкли. Молчание прервал Коплан.
— Все же по здравому размышлению я бы счел эту гипотезу слишком смелой. Будь туг замешан шпионаж, Служба общей безопасности ввела бы нас в курс. Более того, они бы взвалили на нас все это дело, так как шпионаж — наша область, а не их.
— А кто говорит, что они докопались до истины? Возможно, они так и не раскусили Кониатиса до конца.
— Да,
— Я позвоню ему завтра в его кабинет в СИДЕМС. Поскольку телефона у меня нет, мы решили, что звонить придется мне.
— Прекрасно. Пойду доложу кому следует. Как только вернусь, зайду к вам и сообщу о решении шефа. Если за это время вы припомните другие детали своего уик-энда, запишите их для меня.
— Будет исполнено.
Она проводила его до двери и подставила щеку для дружеского поцелуя. Он с удовольствием подчинился и, с улыбкой разглядывая ее, язвительно произнес:
— Знаете, вы просто сногсшибательны! Меняетесь буквально на глазах: добры, оживлены, доверчивы, в глазах огонь… Это влияние Кониатиса?
— Возможно,— бросила она с непринужденным смешком.
— Он действительно так хорош как любовник? — Возможно, тут вы правы. Не буду ничего скрывать, тем более что моя личная жизнь представляет для вас профессиональный интерес. Вынуждена признать, что благодаря Кониатису я делаю успехи. И даже открытия…
— Вот как?
— В Довилле ночи любви доставляли мне неведомую доселе радость. Кониатис как любовник не только полон такта, нежности и неудержимого пыла, но еще и наделен воображением, умением и… непревзойденной интуицией. Я вся вибрировала, дрожь расходилась по телу волнами… Для меня это так ново, что я просто задыхалась. Что за чудо — наслаждение, зарождающееся в твоем теле, в твоей плоти…
— Вот тебе на! — только и пробормотал Коплан в сильном смущении.— Вот так новость! Кониатис оказывает мне неоценимую услугу в вашем обучении, сам того не подозревая.
— Наверное, дело не только в нем. Я теперь не та, что раньше. Обретя в жизни цель, я почувствовала себя куда счастливее. Я ведь говорила вам: мне необходимо служить делу, приносить пользу!
— Во всяком случае, мне доставляет удовольствие видеть вас такой!
Этот разговор, подобно всем предыдущим разговорам между Копланом и его подопечной, записывался на пленку разумеется, без ведома его главной участницы. Коплан спустился по лестнице, извлек пленку из магнитофона и поехал в «бассейн». Поскольку шеф заседал с коллегами из смежных служб, Коплан протомился у его дверей не меньше часа, пока наконец не был принят.
Шеф выглядел озабоченным.
— Приветствую вас, Коплан,— сказал он.— Простите, что заставил ждать, но нам пришлось принимать срочные меры из-за одной неприятности, которая стряслась в Италии. Не могу уделить вам много времени… Полагаю, у вас имеются новости о нашей дебютантке?
— Да, и совсем свежие,— подтвердил Коплан, демонстрируя кассету.— Уик-энд в Довилле получился на славу, вы сами сейчас в этом убедитесь.
Старик включил магнитофон. Внимательно следя за диалогом, он набил и зажег трубку. Когда голоса смолкли, он выключил магнитофон и озадаченно посмотрел на Коплана.