Двойной босс, пожалуйста!
Шрифт:
Она снова смеется, хотя на глазах стоят слезы. Я пытаюсь обработать поступившую информацию, разложить ее на задворках сознания, проанализировать, но все внутри орет: что за бред?
— Так кто же я, Саш? — насмешливо спрашивает девчонка.
— Сука, — шиплю я, сжимая кулаки.
Ее фривольное обращение вызывает новую волну озноба. Она смеется надо мной, издевается!
— Мимо. Ещё попытка? — она наклоняет голову, опаляя саркастичным взглядом повлажневших глаз.
— Мам, мама, — врывается в наш словесный поединок мелкий мальчишка. —
Я перевожу взгляд на метр вниз, встречаясь с ярко-голубыми глазами, смотрящими на меня с интересом. Прохожусь по его веснушистому лицу, облаку белоснежных волос и застываю. Сквозь толщу участившегося сердцебиения мозг застревает на повторе: мама, мама, мама…
Возвращаю взгляд к той, кому адресовано обращение, и вижу страх в ее глазах. Неподдельный, глубинный, почти животный. Отступаю на шаг назад и осматриваю теперь этих двоих вместе. Ничего общего. Но тревожное чувство внутри разрастается все сильнее. Это какая-то шутка? Она решила свести меня с ума, подсунув кудрявого мальчишку, так похожего на… И запонки. Чертовы запонки.
Кажется, я ошибся в мотивах.
Я, мать твою, ошибся во всем.
Глава 49. Алиса
— Машина уже уехала, кепку не вернуть, — я выдавливаю из себя улыбку и дарю ее сыну. Провожу ладонью по белоснежной головке, силясь унять дрожь в руках. — Где дедушка?
Оборачиваюсь, но позади никого.
— Ну, в доме. Я сам к тебе пришел, — Матюша улыбается, гордый своей самостоятельностью.
— Милый, — я приседаю на корточки рядом с ним. — Это большой город, и здесь так делать нельзя. Это не безопасно. Один никуда не ходи, договорились?
— Ладно, — тянет он снисходительно и смотрит так пронзительно, словно делает мне одолжение.
— Пойдем, я отведу тебя к деду, — встаю и беру его за маленькую ладошку.
Мы делаем один шаг в направлении подъезда, прежде чем на моем предплечье с силой сжимаются мужские пальцы.
— Ты никуда не пойдешь, — тихо шипит он.
— Я отведу сына и вернусь, — гневно выплевываю я.
Неужели он подумал, что я забыла о нем? Как это вообще возможно, когда пять лет я каждый чертов день думала только о нем?
Он выпускает мою руку, и я продолжаю путь. Когда мы подходим к подъезду, дверь открывается, и появляется обеспокоенный отец. Он хмурит брови, смотря на Матвея, и разражается поучительной тирадой.
— Вот скажите мне, мистер, разве я позволил уходить без разрешения, м? Что-то я такого не припомню.
— Дедушка, я уже не маленький и даже знаю, как правильно переходить дорогу! — сын топает ногой, устраивая мини-бунт.
Последнее время он все чаще заявляет себя взрослым и не терпит, когда с ним обращаются, как с малышом.
— Вот и пойдем, буду экзамен у тебя принимать, — насмешливо говорит отец.
— Что? — тут же с интересом спрашивает Матвей.
— Сейчас узнаешь! — хитрая улыбка расплывается под густой бородой, но тут же меркнет, когда его взгляд
Отец тут же выпрямляется, его брови снова сходятся на переносице, а кулаки сжимаются до побелевших пальцев.
— Я разберусь, — едва слышно шепчу ему. — Матюша, иди с дедушкой, я скоро, — уже громче добавляю я.
— Пошли, одуванчик, — вздыхает отец.
Он не хотел, я знаю, не хотел, но сказал это очень громко. Непозволительно громко. И теперь, даже когда подъездная дверь захлопнулась за двумя самыми дорогими мне людьми, я не могу повернуться. Просто не могу встретиться взглядом с Александром, боюсь того, что теперь, все, кажется, стало совершенно прозрачно. Легко быть против него в личине Алисы, выстоять же против в облике Леи — невозможно.
Но один глубокий вдох и неспешный выдох позволяют собраться с мыслями и вернуть маску на лицо. Я оборачиваюсь и встречаюсь с ошалевшим взглядом голубых глаз. Точь-в-точь, как у сына.
Александр замер на месте и смотрит на только что закрывшуюся дверь. Он часто моргает, словно его веки отяжелели, и ему приходится сражаться с ними. Затем он отмирает и тянется в карман кожаной куртки. Выуживает оттуда пачку сигарет, выбивает одну и подносит к лицу. Дальше те же манипуляции ждут зажигалку: карман, лицо, щелчок. Ещё один и ещё.
— Сука, — зло рычит он и предпринимает еще одну попытку на этот раз успешную.
Я, как завороженная, смотрю на тлеющий кончик сигареты, на то, как вздымается грудь мужчины, когда он делает глубокую затяжку и на то, как он запускает руку в волосы, нервно их теребя.
— Не знала, что ты куришь, — прерываю я тишину.
— С тобой, блять, закуришь, — выплевывает он, делая шаг ко мне.
Его взгляд почти безумен. Только сейчас я замечаю, что одежда на нем не первой свежести, как и его неаккуратная щетина. Волосы в беспорядке, хотя возможно это оттого, что часто он запускает в них пальцы, нервно взъерошивая. Его руки немного дрожат, когда он придерживает сигарету и делает очередную затяжку.
— Что это за концерт? — он тычет пальцами с зажатым окурком мне за спину.
— Понравился?
— Не зли меня, блять, — его глаза лихорадочно блестят. — Что это, мать твою, за представление?
Он снова подносит сигарету ко рту и судорожно вдыхает. Его начинает колотить сильнее. Эта дрожь передается ко мне и мне сложно понять, то пронизывающий сентябрьский ветер, забравшийся под легкое платье, или сумасшествие в глазах мужчины.
Я молчу, наблюдая за Александром. Он затягивается в последний раз, отбрасывает окурок и в считанные секунды оказывается возле меня. Я испуганно делаю шаг назад, но крепкие руки мужчины вновь впиваются в мои плечи. Его захват сильный и болезненный, но это не самое страшное. То, как по телу пробегает горячая волна — гораздо хуже. Он заглядывает мне в глаза, опускает взгляд на лицо, изучает каждую черточку, каждую веснушку на загорелой коже. Меня бьёт сильная дрожь, я боюсь его, я боюсь себя.