Двойной бренди, я сегодня гуляю

Елифёрова Мария Витальевна

Лике стало его жаль. Ей было совестно, что она поначалу так отреагировала на его просьбу. Если природа так несправедлива к ним обоим, то зачем отказывать ему хотя бы в таком удовольствии? Что предосудительного в том, что он жаждет ласки, пусть и такой экстравагантной?

Понемногу бритьё было закончено. Она тщательно обтёрла ему голову влажной салфеткой и расчесала его локон, уложив на левый висок, как носили здесь все, кроме военных.

— Видите, я даже нигде вас не порезала.

Эта фраза вышла кокетливой;

произнеся её, Лика испытала острое раздражение на саму себя. Но что ещё ей было говорить после такой необычайной формы интимности? Не выяснять же, возбудило его это или нет.

Лаи снял с шеи полотенце, положил его на кровать и повернулся к Лике. Её удивило выражение его глаз. Господи, что у него на уме?

— Спасибо, — с непривычно кривой улыбкой проговорил он. — Мне и в самом деле было приятно.

Он немного помолчал, потом поднял длинные ресницы и спросил:

— А вы знаете, что вы сейчас сделали?

Лика пожала плечами.

— Я так полагаю, поработала вашим парикмахером.

— Думайте хорошенько, — возразил Лаи. — У нас не бывает мужских парикмахеров.

— Ах, ну да, запрет прикасаться к чужим волосам... Дело в этом? Но ведь вы раньше брились сами?

— Не буду вас больше изводить. Это был свадебный обряд.

— Что?!

Первое мгновение до Лики едва доходил смысл его слов; когда наконец дошёл, у неё пресеклось дыхание, и воздух перед глазами пошёл рябью. Лаи увидел, как она переменилась в лице. Сам побледневший от напряжения, он поспешил пояснить:

— Ну, не совсем свадебный... Скорее аналог вашей помолвки. Если мужчина просит женщину побрить ему голову и если она соглашается, то она с этого момента считается его невестой.

Лика попятилась. Ощупью найдя угол стола, она оперлась на него, чтобы не сползти на пол. В глазах у неё плыли зелёные и фиолетовые круги.

— Так вы меня обманули! — сдавленным голосом проговорила она. — Тристан чокнутый!

Голосовые связки подвели её; она сорвалась на визг. Под руку ей попалась банка с освежающими салфетками. Сама не своя от ярости, она схватила банку и, не целясь, швырнула её в барнардца. Банка ударила ему в плечо, отскочила и покатилась по полу. Лаи не пошевелился, не сделал попытки заслониться. Он молча смотрел на Лику.

Его молчание отрезвило её. Она перевела дух и села на край кровати.

— Это было нечестно с вашей стороны, — сказала она. — Вы не имели права вот так привязать меня к себе. Без моего ведома и согласия...

— Вы правы. Не имел.

Лаи поднялся с пуфа и нервно прошёлся по комнате. Вся его грация куда-то растерялась; он не знал, куда девать руки, и то засовывал их под расстёгнутую рубашку, то сцеплял за спиной.

— Простите меня. Я и сам теперь раскаиваюсь, что это сделал. Я болван — я должен был сообразить...

Он не договорил. По его лицу скатилась блестящая капля. Он всхлипнул

и отвернулся. Окончательно выбитая из колеи, Лика спросила:

— Тогда какого чёрта вы разыграли это шоу?

— От отчаяния.

Лаи подобрал с кровати полотенце и вытер слёзы.

— Мне была невыносима мысль, что вы можете не воспринимать меня всерьёз. Я отдаю себе отчёт в том, что не похож на мужчин вашей планеты и не могу дать вам того, что могут они; и я боялся, что вы никогда не сможете относиться ко мне так, как если бы я был...

— Бессовестный, — вздохнула Лика. — Неужели вы считаете меня такой?

— Какой?

— Способной... играть вашими чувствами.

— Боже, я и не думал лепить на вас ярлыки. Поймите меня, никто не виноват, что мы принадлежим к разным биологическим видам. Как бы вы ко мне ни относились, я не имею права вас осуждать. В конце концов, я вообще мог оказаться, — Лаи невесело засмеялся, — зелёным осьминогом.

— Бросьте, — сказала Лика. — Вы вовсе не осьминог, и вы прекрасно знали, как я к вам отношусь.

— Да... с симпатией, — по его лицу прошла судорога. — Это-то для меня и было мучительнее всего. Лучше бы вы, как Мэлори, меня открыто презирали. Ваша симпатия меня с ума сводила. Откуда я мог знать наверняка, что я для вас не просто забавное создание? Не мюмзик с косичкой?

— А если мне нужен именно мюмзик? Самый замечательный мюмзик с самой замечательной косичкой на свете?

— Простите, — повторил Лаи. — Я виноват перед вами, я ошибался в вас. Я не думал, что эта помолвка окажется для вас действительной.

— А чем она должна была оказаться?

— Но ведь для землян то, что между нами произошло, не имеет юридической силы.

— Вы правы в отношении себя, — холодно произнесла Лика, — вы действительно идиот.

— Теперь поздно. Если вас это травмировало, значит, мы на самом деле помолвлены.

— Расист, — горько сказала она. — Не только идиот, но и расист.

— Расист?

Это слово больно ударило его, как пощёчина.

— Да, если вы воображали, будто я могу воспринимать всё это как шутку... только потому, что я с Земли. Не все земляне одинаковы, Виктор.

Раздетый до пояса Лаи лежал на неразобранной кровати, уронив голову на плечо Лике. Его локон почти касался её губ, тонкие шелковистые волосы ерошились от её дыхания. Правое колено он подтянул почти к самому подбородку; его правая рука обнимала Лику поперёк туловища. Сапоги он сбросил и лежал в носках. Носки у него были необыкновенные — снежно-белые, до середины икр, кончавшиеся широкой резинкой с чёрно-белыми ткаными узорами. Лика была в футболке и трусиках; её юбка и джемпер, ровно сложенные, висели на спинке кровати. Глядя на маленькое тело дремлющего барнардца, она испытывала чувство острой безнадёжности.