Двойной капкан (Солдаты удачи - 6)
Шрифт:
– Думай, - то ли разрешил, то ли приказал Нифонтов.
– Вот что еще. Этот звонок Пилигрима в Стокгольм. Очень мне он не нравится. Номер, куда он звонил, узнали?
– Да. Но в телефонной книги Стокгольма его нет.
– Значит?
– Ничего не значит. Даже в Москве ты можешь дать свой номер в справочник, а можешь и не давать.
– Нужно выяснить. Кому поручим - ГРУ или СВР?
– Давай погодим, - предложил Голубков.
– Боишься утечки?
– Да. В Стокгольме у Пилигрима сообщник, это как пить дать. И он снова попытается с ним связаться. Может,
– Согласен, - подумав, кивнул Нифонтов.
– Вроде все, - подвел он итог и двинулся к двери.
– Вопрос, - остановил его Голубков.
– Что было в шифровке, ксерокопия которой оказалась у Рузаева?
Нифонтов помрачнел:
– Лучше бы ты не спрашивал. Ни хрена хорошего там не было. Информация Минобороны о предстоящей поездке инспекторов Генштаба в Чечню. В связи с обострившейся обстановкой. Ну, как положено: агентурное обеспечение, система охраны маршрутов и все прочее. Доохранялись, твою мать!
– Вряд ли это рузаевские дела, - прокомментировал Голубков.
– Он сразу бы объяснил.
– Да?
– переспросил Нифонтов.
– И Масхадов тут же выдал бы его с потрохами. Потому что иначе - война. А Масхадов президент, пока мир. Каким бы долбаным этот мир ни был.
– С момента нападения прошло больше недели. А рузаевская армия сидит без бабок. Им уже три месяца не платили. Это самые свежие агентурные данные. А нападение на инспекторов Генштаба - согласись, не из дешевых работа. Не для тех, конечно, кто лупит из гранатомета. Для самого Рузаева. Миллиона на полтора-два баксов вполне потянет. Не думаешь же ты, что Рузаев будет тратить на такие дела свой золотой запас, насчет которого у меня есть очень большие сомнения?
– Не думаю. Но он кое-что получил. Правда, не два миллиона, а всего шестьсот тысяч долларов. Они были перечислены на счет его фонда "Ичкерия" несколько дней назад. Из стамбульского банка "Босфор".
– Что это за банк?
– Пытаемся выяснить. Копия платежки у нас есть. А что он не платит своим абрекам... Возможно, выжидает. Боится расшифроваться. Они же сразу начнут пить-гулять, верно? Может, конечно, это и не рузаевские дела, а кто-то им прикрывается. Но что эта засада - пробный шар, тут, по-моему, вопросов нет.
– Тут нет, - согласился Голубков. Нифонтов помолчал и неожиданно спросил:
– Как у тебя с английским?
– С английским?
– удивился Голубков странному и неуместному в этом разговоре вопросу.
– Ну, как? Дорогу спросить могу. И даже понять ответ. Может быть. "Хау мач", "монинг", "экскьюз ми, плиз".
– Ты же проходил интенсивный курс после перевода к нам, - напомнил Нифонтов.
– Все проходят. Голубков пожал плечами:
– А толку?
– С твоей-то памятью?
– Язык требует практики. Припрет - освежу, конечно. Но не думаю, что понадобится. Нас не очень-то приглашают на международные симпозиумы. И вряд ли будут приглашать в обозримом будущем.
– Как знать, как знать, - неопределенно отозвался Нифонтов.
– Ладно, работай, - кивнул он и вышел из кабинета.
Оставшись один, полковник Голубков положил перед
Где? Когда? При каких обстоятельствах?
О памяти Голубкова в управлении ходили легенды, но на этот раз, сколько Голубков ни напрягал ее, так ничего и не вспомнил.
"Ваш доброжелатель".
Ну и дела!
Голубков вложил листок в конверт, отметил число и время получения и сунул конверт в папку с надписью: Операция "Пилигрим". Досье было пока тощим, но Голубков не сомневался, что пройдет немного времени, и бумаги перестанут вмещаться даже в самую объемистую папку. Он вспомнил расхожую фразу, слышанную от взрослых еще в детстве: "Дела идут - контора пишет". Помнил он и окончание фразы: "Рубль дадут, а два запишут".
IV
Минут сорок Голубков потратил на то, чтобы чисто, без опечаток, отшлепать двумя пальцами на старой электрической "Оптиме" продиктованный Нифонтовым текст.
Испорченных страниц оказалось столько, что нечего было и думать жечь их в пепельнице. Поэтому следующие двадцать минут он провел в кабинке мужского туалета, разрывая черновики на мелкие клочки и спуская их в унитаз. Затем подписал сопроводиловку у Нифонтова, отнес ее вместе с фотоснимками Пилигрима и копией экспертного заключения в экспедицию, потребовал при нем упаковать и засургучить пакет. Пакет он спрятал до завтрашнего утра в своем сейфе, после чего удобно устроился за столом и положил перед собой чистый лист, обдумывая свою самую главную на сегодня работу.
"Совершенно секретно..."
Нет, не годится. Служебная переписка ФСБ вся секретна, особо выделять не стоит. Бумага должна выглядеть рутинной отпиской, а бланк с шапкой УПСМ уже сам по себе привлечет внимание.
Кого нужно.
Поэтому лучше начать просто:
"Директору ФСБ РФ. На Ваш запрос сообщаем..."
Тоже плохо. На чей "Ваш"? Директора ФСБ? Так он не обращался ни с какими запросами. И никто не обращался. Кто мог обратиться? А вот кто начальник службы собственной безопасности. Нифонтов с ним хорошо знаком, договорится, чтобы не было никаких накладок.
Стоп. Подписать бумагу должен сам Голубков. А он не имеет права даже знать фамилию начальника ССБ. Как-то это нужно сделать более обтекаемо.
Как?
Через два часа весь письменный стол полковника Голубкова и даже пол вокруг стола был завален испорченными листками. Но зато перед ним лежал текст, каждое слово в котором было тщательно обдумано, проверено и перепроверено.
Он откинулся в кресле, посидел с закрытыми глазами, стараясь забыть то, что написал, чтобы взглянуть на текст незамыленным глазом. Лучше, конечно, было бы оставить это на утро. Но утром эта бумага вместе с засургученным дополнением к досье Пилигрима должна быть вручена одному из двух референтов в секретариате директора ФСБ. А кому именно - этим сейчас и занимаются люди из ССБ. И не два-три человека, а не меньше десятка.