Двойной удар Слепого
Шрифт:
В семнадцать пятнадцать процессия из четырех автомобилей остановилась у центральных ворот кладбища. Из переднего джипа выскочили двое охранников и подбежали к воротам. А двое из заднего джипа быстро направились по центральной аллее.
Черных не появлялся из своей машины с полминуты, хотя один из телохранителей, широкоплечий здоровяк, уже огляделся по сторонам и открыл дверцу. Наконец из дверцы медленно показалась голова Василия Степановича в зимней меховой шапке.
Марина, сидя на колокольне,
Барби видела, как охранник открыл дверцу лимузина, видела шапку Черных, затем увидела, как блеснули его очки в тонкой золотой оправе. Он отдавал какие-то распоряжения своим людям.
Указательный палец Марины почувствовал металлический холод курка. Она тщательно прицелилась – так тщательно, как не целилась еще никогда. Черных в это время разворачивался лицом к кладбищу. Перекрестие прицела уперлось в его висок.
Барби нажала курок.
Она ощутила толчок в плечо, затем увидела, как голова Черных дернулась, очки слетели.
Возле машины поднялся переполох. Барби медленно выдохнула, отшвырнула винтовку, подняла люк в полу звонницы и по скрипучим ступеням стала быстро спускаться вниз.
«Скорее! Скорее!» – подгоняла она себя.
И вдруг почувствовала, что ей не хватает дыхания.
Чьи-то сильные пальцы стальными тисками сжали ее горло.
– Ну что, Барби, вот и все, – услышала она спокойный мужской голос. – Надеюсь, ты не промахнулась?
– Fuck! Козел! Пусти! – прохрипела Марина, судорожно пытаясь освободиться от железной хватки.
– Не дергайся! Твоя песня спета, – тихо и уверенно произнес Сиверов.
И тут вмешалась случайность – непредвиденная, как водится, и нелепая. Хлипкие ступеньки, не выдержав двойной тяжести, затрещали, и твердая опора ушла из-под ног Сиверова. Он упал на спину, не разжимая пальцев на горле женщины. Они с грохотом покатились вниз по крутым ступеням…
А когда Глеб через несколько секунд пришел в себя, он обнаружил, что рядом с ним никого нет. Он услышал, как взвизгнули внизу дверные петли, и бросился в погоню за Барби.
А та, расталкивая прихожан, собравшихся на вечернюю службу, выскочила на крыльцо церкви и, перепрыгнув через нищего, который сидел прямо у входа с протянутой рукой, пустилась бежать не к центральным воротам, а в обход церкви, к узкой аллее, которая вела к калитке.
Глеб понял: преступница уходит. Он выхватил колет и огромными прыжками кинулся за ней. Он видел, как она мелькнула на аллее, видел, как она сбросила куртку.
Он опаздывал секунд на восемь – десять, не больше. Но в такой ситуации каждая секунда на вес золота и восемь секунд – огромное преимущество.
«Ну где же эти мудаки?! Я же сказал, чтобы один был у калитки!»
Когда Глеб добежал до калитки, он увидел
Поблизости остановилось такси. Глеб бросился к нему, распахнул дверцу и, схватив за плечо водителя, легко вытряхнул его из машины.
– Извини, мужик, тебе все сейчас объяснят.
Таксист попытался что-то сказать, но, увидев, как сверкнул пистолет в руке Глеба, сообразил, что лучше не спорить.
Желтое такси неслось вдогонку за серебристым «ниссаном». «Волга» была на хорошем ходу. Слепой вскоре настиг автомобиль Барби и, поравнявшись с ним, ударил в левое крыло. Колеса «ниссана» оторвались от скользкой дороги, машину занесло. Марина не справилась с управлением, и «ниссан» врезался в стоящий на обочине фургон для перевозки мебели.
Когда Глеб выскочил из «волги» и, держа на изготовку пистолет, открыл дверцу «ниссана», женщина сидела, уткнувшись головой в руль. Ее темный парик сполз набок и весь был пропитан кровью. Кровь капала на резиновый коврик.
Сиверов нащупал артерию на шее Барби и тяжело вздохнул.
Операция была закончена.
В семнадцать сорок ко входу на Ваганьково подъехал кортеж из четырех машин. Из черного правительственного лимузина не спеша выбрался Василий Степанович Черных с букетом пунцовых роз в руке. Он степенно пошел по аллее в сопровождении охранников. Затем повернулся к ним и попросил постоять.
А сам подошел к могиле матери и, склонив голову, положил цветы у подножия мраморного памятника.
После вечерней службы подчиненные генерала Решетова попросили отца Епифания, настоятеля кладбищенской церкви, поехать вместе с ними. Священник встревожился, подумав, что, не ровен час, вернулись те страшные времена, когда служителей культа забирали прямо из храмов. Но его успокоили, объяснили, что он всего лишь должен дать показания о женщине, которая находилась на колокольне во время службы.
А Федор Филиппович Потапчук, Андрей Николаевич Решетов и Глеб Петрович Сиверов сидели в кабинете Потапчука. На низком столике стояла бутылка коньяка.
– Ну вот и все, – наполняя коньяком рюмки, устало объявил Потапчук. – Барби больше нет, дело можно закрывать.
– Я допустил промашку, – вздохнул Глеб. – Я рассчитал, казалось, все, но никак не мог ожидать, что ступени лестницы на колокольню окажутся гнилыми.
Если бы я предусмотрел и это, поводов для торжества было бы больше. Если бы не они, то все могло бы закончиться по-другому.