Двойной виски со снегом
Шрифт:
Марина неожиданно не просто узнала, что она красивая, она вдруг поверила в это. Язык тела не лжет. Арат ее хотел, причем безо всяких условий. Ему не нужно было от нее ничего, кроме секса, его не волновало образование, происхождение или умение Марины пользоваться вилкой для рыбы. Он хотел только ее саму, и мысль об этом заводила Марину так, что фотограф на вечерней съемке только щелкал языком восхищенно.
– Детка, ты сегодня секси! – повторял он. – Посмотри еще вот так, из-за плеча. Да не на меня, Нери! На парня того смотри, который
Это его смешное «Нери». «Марина» для американцев было слишком. В двух кварталах отсюда был целый портовой комплекс: «Марина» – вот его никто не называл ни «Нэри», ни «Нэн». А ее звучное имя они коверкали нещадно – каждый на свой лад. Тут считалось хорошим тоном сокращать имена на свой вкус. У Алекса хоть изящно получалось: «Нери».
В перерыве между фотосессиями фотограф принес ей кофе, включил свою неизменную электронную трубку, булькнул и спросил прямо, он всегда делал так и всегда попадал точно в цель:
– Кто этот счастливчик, который мою улиточку из раковины вытащил?
Она действительно была «его улиточкой». Алекс был известен как топ-фотограф, пангендер, бисексуал, любитель эпатажных постановок и скандалов. Он активно играл на публику, шокировал, заставлял окружающих говорить о себе. Обсуждать, осуждать. Марина была его полной противоположностью, отлично скрываясь за яркой ширмой своего фотографа. Когда они работали – все внимание светских сплетников было привлечено к нему. А для нее он был романтичным индейцем. И длинная коса, кольца на пальцах и серьги в ушах его совершенно не уродовали. Ее личный заслон: Аскавхетео – знающий время.
– Не понимаю, о чем ты, – пробормотала Марина, снова краснея.
– Все ты понимаешь, Нери. У женщины бывают такие глаза, когда ее три дня из постели не выпускают, и она, заметь, оттуда сама бы неделю еще не вышла.
Марина ахнула и засмеялась. Вот ведь гад наблюдательный!
– Профессия обязывает, – пожал плечами Алекс. – Сама понимаешь, камера безжалостна. Любое изменение фиксирует на века. И, кстати, у тебя засос на плече, я видел. Ладно, поболтали, пора работать. Давай, детка, сейчас будем сердитое лицо делать. Вспомни уже о чем-то неприятном, гаси свои глазки.
О неприятном?
Это о том, как Арат растворился на улицах Нью-Йорка, а она, дура, не посмела его остановить? И номер телефона он у нее не попросил. Вообще-то правильно и сделал. Она бы и не дала. Пусть в его памяти останется Марина – снежная буря, а не настоящая – неуклюжая, необразованная и крайне неуверенная в себе.
– Нери, я сказал, сердитое лицо, а не виноватое! Не о том думаешь!
Не успела испортить, не позволила себе наделать глупостей! Мо-ло-дец! Зато будет, что вспомнить в старости.
– Нери! А, ладно, давай еще раз так улыбнись.
Она улыбалась, поворачивалась. Выход – и мастера макияжа и образов в четыре руки переодевали ее, причесывали, красили, и яркой бабочкой она снова выпархивала на
В сумочке зазвонил телефон, Марина воровато оглянулась: чем занят Алекс? Ага, раздает указания осветителю. У нее есть время ответить на звонок. Номер местный, незнакомый, но это ничего не значит. Кто угодно может звонить: преподаватель, однокурсник, полиция, в конце концов!
– Хэллоу?
– Привет, – совершенно по-русски.
Марина сначала не поняла, не угадала голос, а потом вдруг ее затопила невероятная радость.
Арат.
– Марина. Я тут подумал и вспомнил, что обещал тебя познакомить с приятелем. Художником. Он сейчас занят, но можно сходить на выставочную площадку галереи Щукина, там… там сейчас творится нечто невероятное. Мне кажется, тебе должно понравиться. Что думаешь?
Его голос звучал легко и непринужденно, будто и не было той сцены прощания, а вот Марине пришлось задержать дыхание, чтобы не завизжать в трубку от восторга.
– Когда? – кажется, у нее получилось ответить холодно и спокойно.
– Сегодня. Или ты занята?
– У меня сейчас съемки, но мы почти закончили, – торопливо сообщает Марина, боясь, что он передумает и найдет себе другую спутницу.
– Отлично, за тобой заехать?
Она вдруг представила Арата здесь, в этом серпентарии, и вихрь любопытствующих взглядов вокруг него.
– Нет! – слишком поспешно и громко. Божечки, только бы не обидеть! – Тут секьюрити и …
– Тогда где? – ровным голосом спросил без тени осуждения.
– Я не знаю, никогда не была в этой галерее.
– Мэдисон авеню 239, но знаешь… Ты когда ела в последний раз? – иронично так, не сомневаясь в ее ответе.
– Не помню, – зато честно.
– Хорошо, давай через час, на углу Пятой и Лексингтон авеню. Ты на машине?
– Нет, здесь парковка слишком дорогая.
– Заказать тебе убер? Там есть остановка такси, я тебя встречу.
– Я сама, спасибо, – не хватало еще его разорять.
– Хорошо, давай, я заканчиваю и выдвигаюсь в твою сторону.
– Пешком?
Смешок в трубку.
– Ну я же – степняк. Мы такие. До встречи.
Нажала «отбой», не в силах сдержать дурацкой улыбки, и внезапно обнаружила, что Алекс смотрит на нее с очень странным выражением. И в руках у него фотоаппарат.
– Ты сейчас меня снимал? – сообразила она. – Зачем? Покажи!
– Не покажу, – неожиданно ответил Алекс. – Потом. Это… что-то особенное.
Марина только пожала плечами: ей сейчас было не до выкрутасов безумно талантливого, но довольно эксцентричного фотографа. Ее ждала встреча с ее Соболем. Ага, она именно так и записала его в телефонную книгу. Красиво, непонятно, интимно.