Двоюродная жизнь
Шрифт:
– Ну-с… – сказал он, оглядывая ее.
А ведь и в самом деле. Что все его диссертации по сравнению с этим!
Она сбегала на кухню, принесла стакан воды. Раскрыла сумочку.
– Если у вас, то есть у тебя, проблемы с эрекцией, то вот тут экзистерол и фаллопронт. Если при этом какая-то кардиология или сосуды, добавить альфа-фоксинар. А если вообще все-все в порядке, то лучше би-энергейт, общетонизирущее.
– Все-все-все-все в порядке! – сказал Миша, потянулся и встал с дивана. – Обойдемся без таблеток! Ну, давай, Линочка… Ты уж
– Конечно! Ты Миша Платонов, я Лина Дадашева, – улыбнулась она, закинула руки за голову, расстегнула платье, стянула его вниз, сбросила лифчик, обнажив безупречную грудь, потом отцепила заколку с головы, и пышные чуть вьющиеся русые волосы упали на ее сливочные плечи.
– Ай да Лина! – довольно усмехнулся он.
– Иди в ванную, вымой теребоньку, и начнем, – сказала она.
– Что?! – закричал Миша. – Что вымой?
– Ну то есть пипиську. А что?
– А ничего. – Мир в его голове снова перевернулся, и он снова сел на диван. – Одевайся. Всё. Тете привет.
– Засада… – вздохнула она.
– В чем засада? Иди себе домой, чистенькая, не трахнутая незнакомым мерзким старым дедом. Плохо тебе?
– Засада… – повторила эта как бы Лина. – Во-первых, тетя. Она шутить не любит. Во-вторых, я закинулась би-энергейтом. Час назад. Две таблетки. Чтоб завестись, ты понял?
– Не понял…
– От этих колес меня жутко ломает на секс! – закричала девушка. – Ну пойдем хоть в ванную! Хоть как-нибудь мне кончить! Чтобы ты, ну хотя бы на меня…
Миша не дал ей договорить, вскочил и выбежал из комнаты.
Взял из тайной заначки сигарету. Вышел на балкон. Закурил. Сердце чуть стиснулось. Потом отпустило. Он обернулся на стук каблуков.
Одетая Лина – то есть как будто Лина – а может быть, на самом деле Лина? – стояла в дверях.
– Прощай, моя погибшая молодость, моя неисполненная мечта, мое страдание и счастье… – сказал он, слегка паясничая, чтобы случайно не заплакать.
– Зассыка! Зассыка! Зассыка! – крикнула она и убежала.
Хлопнула дверь.
Миша загасил сигарету о балконную ограду.
«Зассыка, – мысленно согласился он. – Зассыка, слабак, размазня».
почти по Чехову
Незнакомый мужчина
Сандру освободили через пять с половиной лет, и это было чудо. Впрочем, чудо было уже в том, что ее не повесили, потому что за контрабанду наркотиков на Славных Островах полагалась смертная казнь: военным пуля, штатским петля. Но в день ее ареста – да, да, буквально в день ее ареста! – король Славных Островов издал указ, что к женщинам смертная казнь более не применяется.
Все остальное было чудом рукотворным. Ее мама и родственники наняли адвокатов, подключили журналистов, общественность, церковь, папу римского и далай-ламу, писателей и ученых, чуть ли не ООН – у них были связи и деньги. Просили, умоляли, собирали подписи, доказывали, что Сандра Стейнбок – никакой не «трафикер», а несчастная, ничего не подозревавшая
На выходе даже выдали заработанные деньги. Шестьдесят тысяч тапсов на карточку и десять тысяч наличными. Карточку оформили тут же, выдали в заклеенном конверте с пином, все как в лучших банках. Это выходило примерно две тысячи долларов. За пять лет. Смешно. Потому что, хоть она и ткала циновки по восемь часов в день, все равно с нее вычли за еду, электричество и одежду.
Кстати, одежду надо было срочно покупать. Нельзя же оставаться в тюремной униформе – в брезентовых шортах и такой же рубахе.
В исправительной колонии она писала длинные покаянные письма маме. Ах, как мама не хотела ее пускать на Славные Острова! Как она была против этого безделья среди лагун и пальм! «Искать себя!» Искала бы себя в своей родной стране, в Европе, в Штатах – почему обязательно на экваторе? Почему обязательно в городе, куда съезжается вся шпана со всего мира? А она, как дура, кричала: «Это моя жизнь! Я взрослый человек! Я хочу жить так, как я хочу! Я хочу понять себя, найти себя!» Ну вот и пожалуйста. Все поняла? Понятней некуда.
Она писала эти письма, перечитывала и рвала на мелкие кусочки.
Потому что это страшно, больно и унизительно – обнять маму и сказать ей: «Прости. Ты была права».
Хотя еще страшнее и унизительнее – это молча опустить голову, когда мама скажет: «Ну, что я говорила?»
Но самое страшное – это если мама поцелует, обнимет, ни словом не намекнет, но в голове-то у нее все равно будет прыгать победная мысль: «Я была права, а ты дурочка!»
От этого у Сандры ломило в затылке и болело в груди, просто физически тошнило, и в такие минуты она давала себе клятву: лучше тюрьма, голод, нищета, петля, что угодно – только не пепельная укладка на умной маминой голове, только не мамин взгляд, в котором под сочувственным прощением светится презрительная ирония.
Так думала Сандра по ночам, отмаявшись у ткацкого станка. А под утро ей, бывало, снился дом, почему-то всегда дождь, прохлада, мокрый газон перед домом, воскресный завтрак на веранде, серебряный кофейник, – и она, если это был выходной день, снова просила бумагу и карандаш, снова писала: «Мамочка, дорогая, любимая…», а потом снова рвала письмо и клала кучку клочков на краешек стола.
А как все прекрасно начиналось!
Снятый вскладчину с новыми друзьями просторный дом на бархатном пляже, сто метров от синей воды залива; фантастически дешевая рыба, креветки и кальмары, а овощи вообще даром – да, в прямом смысле даром – к двум рыбинам можешь набрать бататов, аспарагуса и вареного риса сколько унесешь. А какие друзья! Художники и поэты, мистики и ясновидцы, а главное – молодые бизнесмены, которые затевают крутые стартапы.