Двухгрошовый кабачок
Шрифт:
— Я так или иначе собирался явиться в полицию.
Вероятно, он ждал, что Мегрэ удивится, но тот и глазом не моргнул. Комиссар не проронил ни слова. Только с ног до головы осмотрел собеседника.
— Это не Джеймса костюм?
Костюм серый, слишком узкий. Бассо был широкоплеч, размером не меньше Мегрэ. Ничто зрительно так не уменьшает человека, как узкий костюм.
— Раз вы знаете…
— Я много чего знаю… Но… Что, этот суп еще должен кипеть?
От кастрюли шел немыслимый запах, а крышка не переставала дребезжать. Мегрэ снял суп с огня,
— Вы знакомы со старой Матильдой?
— Сейчас расскажу, и прошу вас, если возможно, сделайте так, чтобы у нее не было неприятностей из-за меня. Это бывшая служанка моих родителей. Она знала меня еще совсем маленьким. Когда я приехал сюда, чтобы спрятаться, она не смогла отказать мне.
— Понятно! Она совершила оплошность, покупая на двадцать два франка ветчины.
Бассо здорово похудел, да еще не брился дней пять, что делало его похожим на висельника.
— Полагаю, у жены тоже не может быть никаких дел с полицией.
Он неловко, с принужденным видом поднялся, как человек, пытающийся найти нужную линию поведения, прежде чем начать серьезный разговор.
— Я зря убежал и так долго прятался. Это уже доказывает, что я не преступник Вы понимаете меня? Просто потерял голову. Решил, что все полетит прахом из-за этой дурацкой истории. Собирался перебраться за границу, вывезти туда жену с сыном и начать все заново.
— И вы поручили Джеймсу доставить сюда вашу жену, получить в банке триста тысяч франков и добыть вам одежду.
— Разумеется!
— Вы ведь чувствовали, что за вами следят.
— Матильда сказала мне, что на каждом углу натыкается на жандармов.
Из соседней комнаты все время слышался шум. Наверное, мальчишка возился. Госпожа Бассо, должно быть, подслушивала под дверью, потому что время от времени раздавалось: «Тише! Тише!».
— Сегодня днем я уже принял единственно возможное решение — сдаться. Но судьба неотступно преследует меня — видно, уж так на роду мне написано.
Явился жандарм…
— Вы не убивали Файтена?
Бассо пристально, горящими глазами посмотрел на Мегрэ.
— Я убил его! — тихо проговорил он. — Согласитесь, что было бы безумием утверждать обратное. Но клянусь жизнью моего сына, что расскажу вам всю правду.
— Минутку…
Мегрэ тоже встал. Теперь они оба стояли, почти одинакового роста, в слишком тесной для них комнате с низким потолком.
— Вы любите Мадо? — Бассо горько усмехнулся.
— Неужели вы ничего не поняли, вы ведь тоже мужчина! Я знаю ее лет шесть или семь, если не больше. Никогда не обращал на нее внимания. И вот, год тому назад, сам не знаю, что вдруг на меня нашло. Праздник был, вроде того, на котором вы присутствовали. Пили, танцевали. Случилось так, что я поцеловал ее. Потом в саду…
— И что дальше?
Он устало пожал плечами.
— Она приняла это всерьез. Стала клясться, что всегда меня любила, что не сможет жить без меня. Я не святой. Я сам начал, признаю. Но я не собирался заводить подобную связь, а тем более компрометировать мою
— Уже год, как вы встречаетесь с ней в Париже два-три раза в неделю.
— И как она мне ежедневно звонит. Тщетно умолял я ее быть осторожней. Она всегда придумывала какие-нибудь глупейшие причины. Я жил в постоянном страхе, что не сегодня-завтра все станет известно. Вы не представляете себе, что это такое! Если бы она хоть притворялась. Но нет! Я верю, что она действительно любила меня.
— А Файтен?
Бассо быстро поднял голову.
— В этом-то все и дело! — вырвалось у него. — Именно поэтому нечего было и думать являться в суд. Всему есть предел. Есть предел и человеческому пониманию. Вы можете себе представить меня, любовника Мадо, обвиняющего мужа в… шантаже!
Мегрэ промолчал.
— У меня нет доказательств! Это так и не так! Он ни разу не сказал прямо, что знает что-нибудь. Ни разу не угрожал мне в открытую. Вы помните этого малого? Ничем не примечательный человек, с виду очень мягкий и безобидный. Тщедушный парень, всегда подтянутый, вежливый, слишком вежливый, с немного грустной улыбкой. Первый раз он показал мне опротестованный вексель и умолял одолжить ему деньги, предлагая всевозможные гарантии. Я бы дал и без истории с Мадо. Только это вошло у него в привычку. Я понял, что это систематический, обдуманный план. Попытался отказать. Вот тогда и начался шантаж.
Он сделал меня предметом своих излияний. Стал уверять, что жена — его единственное утешение в жизни. Из-за нее он накинул себе петлю на шею, запутавшись в расходах, превышающих его возможности, и тому подобное.
Говорил, что лучше покончит с собой, чем откажет ей в чем-нибудь. А что будет с ней, если случится беда?
Представляете себе это? И как нарочно чаще всего он являлся после того, как я приходил от Мадо. Я боялся, что он узнает запах духов жены, еще исходивший от моей одежды.
Однажды он снял женский волос, волос жены, оставшийся на воротнике моей куртки.
Это не были угрозы. Это было старание разжалобить.
А такое хуже всего!
От угроз защищаешься. А что делать с человеком, который плачет? Потому что случалось ему и плакать в моем кабинете.
А какие речи!
«Вы — вы молодой, вы сильный, вы красивый, вы богатый… Имея все это, нетрудно быть любимым… А я…»
Меня мутило от этих разговоров. Все-таки я не мог с достоверностью утверждать, что он знает…
В то воскресенье он заговорил со мной, еще до бриджа, о сумме в пятьдесят тысяч франков, срочно необходимой ему.
Слишком большая цифра. Я не хотел больше поддаваться. Надоело мне. Тогда я решительно сказал «нет». И пригрозил вообще прекратить с ним знакомство, если он не оставит меня в покое.
В результате — драма. Драма такая же безобразная и глупая, как и все остальное. Вы ведь помните? Он сделал так, чтобы переправиться через Сену вместе со мной. Увлек меня к навесу.
Там он вдруг вытащил из кармана маленький револьверчик, направил его на себя и произнес: