Двуликий бог. Книга 2
Шрифт:
— Локи?.. — не в силах терпеть зловещую тишину, повисшую как будто не только между нами, но и во всём золотом чертоге, позвала я, вскинув голову и делая к нему шаг. Губы супруга дрогнули, но он не решился ничего сказать, лишь глубоко вздохнул. Хотя его руки согревали, я ощутила, как холод растекается по всему телу, а страшное предчувствие бередит душу. Сердце ускорило свой ход, грудь всколыхнулась. Платье стало тесным, вцепилось в талию голодной пастью. Я понимала, отчего он держит меня — заботливо, но крепко. Отчего язык красноречивого аса не поворачивается произнести хоть одно слово. Я побледнела и в ужасе покачала
— Сигюн… — бог обмана запнулся, сглотнул. Я подалась к нему, жаждая узнать правду, какой бы страшной она ни была. Желая услышать её, дать словам звук, даже если они навеки разобьют моё трепетное сердце. — Твой отец… мёртв. Бальдр был убит.
Отчего-то я ни минуты не сомневалась, ожидала этих слов. Чувствовала самым краем кожи нечто иное в воздухе, прикосновениях ветра, лучах Соль. Ощущала с той самой минуты, когда раздался стук в покои сына, но тогда ещё не могла понять. Лицо мужа раскрыло мне глаза, обнажило правду. Вопреки моим ожиданиям, на нём не улавливалось и крупицы торжества или самодовольства. Локи смотрел на меня с сочувствием, пониманием и как будто опасением, что я не смогу выстоять перед роковой вестью. Первые пару мгновений я и правда стояла, словно оглушённая, не разбирая ни чувств, ни мыслей, не в силах поверить в правдивость сказанных слов. Однако глаза не лгали — его искренние поражённые глаза.
Признаться, я не раз представляла эту страшную минуту. Думала, что всю меня пронзит острая боль, что я, возможно, лишусь чувств или упаду на колени в судорожных рыданиях. Боялась, что это произойдёт на моих глазах, как могло произойти тогда, в схватке с мужем. Боялась, что это будет его вина, что, потеряв отца, возненавижу бога огня, равно как и себя. Что задохнусь от потока неуправляемых чувств, сломаюсь под грузом скорби… Но нет. Я замерла на одном месте, не сводя с супруга удивлённых глаз, в которых не было ни слезинки. Просто я не могла поверить, не могла принять. Это казалось невозможным. Когда ко мне вернулась способность двигаться, я склонила голову, обняла ладонями озябшие плечи. День стоял ясный и жаркий, а меня словно сковало льдом. Отступила назад и покачнулась.
Локи поддержал меня, поспешил усадить на деревянную скамью возле лестницы. Опустился рядом со мной на одно колено и заглянул в глаза пристальным и настороженным взором. Я тёрла лоб подушечками пальцев, вкладывая в этот неосознанный жест своё отчаяние и растерянность. Одна за другой прошли несколько очень долгих минут, полных тишины и пустоты. Помню, тогда всё вокруг меня заполнила пустота, я не видела не только мужа, но и собственных рук. А затем она разлилась внутри сосущим чувством утраты, скрутила меня, подчинила, вынудила склониться. Бог обмана молчал, и я была несказанно благодарна ему за понимание и терпение. Кажется, что была, потому что тогда я не испытывала никаких чувств и эмоций. Даже мысли распадались на бессвязные слова.
— Локи, — он вздрогнул, когда, спустя долгое время исступлённого молчания, я наконец позвала его по имени. Чуткий ас приподнялся, сел рядом. Накрыл мои трясущиеся руки широкой тёплой ладонью. Я обратила на него взгляд, чувствуя, как в уголках глаз начали собираться слёзы — выходит, моё сердце оттаяло, встрепенулось. — Скажи, что ты к этому непричастен. Я заклинаю тебя… — голос
— Я непричастен к смерти твоего отца, — не дожидаясь конца фразы, которой не суждено было стать завершённой, подтвердил он. Голос бога обмана не дрогнул, прозвучал ровно, спокойно, убедительно. Я не сводила с него блестящих от горя глаз. — Хёд — бог тьмы — убил его. По неосторожности или из злого умысла, я не знаю.
— Поклянись, что это так, — не унималась я, шептала, утопая в тёмно-карих глазах, точно лишь они одни могли спасти меня, даровать исцеление. — Поклянись своими сыновьями, Локи, — я не сомневалась, что законных наследников лукавый ас любил больше жизни, возможно, даже больше, чем себя самого. Он никогда бы не стал играть их жизнями, искушать судьбу. Повелитель с минуту поколебался.
— Клянусь своими сыновьями: Бальдр пал не от моей руки, — терпеливо повторил двуликий бог. Я пожевала губы, кивнула. Он провёл широкой ладонью по моим волосам, обнял ей щёку, согревая своим теплом. Помолчав, добавил: — Мне очень жаль, Сигюн. Я никогда не любил Бальдра, но я люблю тебя. И мне очень жаль… — поддавшись запоздало обрушившимся на меня чувствам, я бросилась в объятия мужа, уткнулась носом в горячую грудь и зарыдала. Его голос, полный неподдельного сочувствия, возвращал к жизни.
Склонив голову, Локи прижимал меня к себе и гладил по волнистым золотистым прядям, словно маленького ребёнка. Он не произнёс больше ни слова, понимая, что я в них не нуждаюсь: не существовало на свете таких слов, чтобы утешить мою печаль. Муж был рядом — поддерживал, защищал, утешал, словно был способен разделить со мной неизбывное горе. Время шло, я сотрясалась в его руках, давая волю душевным порывам. Он не торопил, согревал и гладил по волосам. Мой верный оплот, моё последнее прибежище. Я так сильно нуждалась в нём! Тогда я ещё не могла знать, что тонкие лукавые губы каверзного аса улыбались.
Глава 31
Похороны отца были пышными, полными торжественной молчаливой скорби. Боги вытащили его прекрасную просторную ладью с позолоченным носом на берег и сложили на ней погребальный костёр из мощных сосен. Борта украсили цветами, а к костру вознесли щедрые дары: дорогие сосуды и оружие, золото и самоцветы, и каждый, кто любил и почитал Бальдра, оставил на драккаре самое ценное своё сокровище. Тихий плач, больше похожий на долгий отчаянный стон, сопровождал это действо. Затем на корабль подняли светлого бога весны, облачённого в великолепные одежды.
Бальдр казался мирно спящим с руками, сложёнными на рукояти меча, упокоившегося на сильной груди, и с чуть приподнятыми уголками губ, походившими на последнюю любящую улыбку. Сердце замерло при виде ушедшего отца, и, хотя я не до конца верила в происходящее, ноги подкосились, так что Локи, замершему за моим плечом, пришлось поддержать ослабевшую жену. Чуть поодаль рыдала Нанна, моя добрая ранимая мать. Её с ласковой сыновьей заботой придерживал Форсети — бледный, как полотно. Нам не удалось поговорить, успели лишь обняться, но и судорожного прикосновения дрожащих рук хватило, чтобы понять, что мы испытываем одни и те же чувства.