Двуногое всесилие
Шрифт:
Только вот разные неформалы и прочие сатанисты у нас в Советском Союзе существа пугливые и осторожные, поэтому придётся провести кое-какую начальную подготовку с Виталиком и его знакомыми, заваливающимися к художнику с дивной регулярностью.
Тем же вечером, после прогулки на несколько часов, я пришёл назад к Виталику, выложив три пакета еды и выдохнув кубометра два жуткого перегара. Добыв из одного пакета бутылку кагора и поллитру, я принялся делать из них коктейли, мрачно курить и смотреть на Питер. Художник, натура тонко чувствующая, молча писал картину на холсте, изредка шмыгая носом в знак поддержки.
— Виталик, — пьяно и серьезно спросил я, — Ты за сколько мой портрет напишешь?
— За деньги, — тут же отреагировал раб искусства.
— Ну конечно, за деньги, — вяло возмутился я, — А по времени?
— Гм… — золотой телец всё-таки смог сделать то, чего не сделала кура — оторвал творца от работы, — Ну, сегодня для Ельцовских заканчиваю, а значит, завтра пью, послезавтра пью, послепослезавтра у Маришки Агалиной день рождения, так что в воскресенье начнем, и, думаю…
— А если побыстрее? — сделал я голос совсем замогильным и грустным, одновременно показывая творцу худенькую пачку фиолетовых денежек.
Виталик сделал то, что я от него и добивался — он насторожился. Деньги-то для него что? Возможность весело попьянствовать, немного пожрать, отдать долги — да и всё. А вот когда твой постоялец внезапно начинает спрашивать странное… тут хороший товарищ задаст себе вопрос. А потом тебе.
— Вить… — художник подошёл к подоконнику, — У тебя что, случилось чего?
— Да… — брезгливо кинув деньги на свободное место, я вновь всосал стакан дикой бурды, при виде которой у Виталика дернулся глаз, — Нормально всё…
— Не, что-то это не нормально. Ну-ка давай-ка мы с тобой… покушаем. А ты мне может чего и расскажешь…
Мысленно поздравив себя с удачной подсечкой, я приготовился вдохновенно врать питерскому художнику сложную и трагичную историю простого саратовского парня, поклонника рока и выездов на природу, который, как-то раз вернувшись домой, увидел любимую невесту в жарких, потных и вонючих объятиях какого-то стакомовского неосапианта. А затем, получив от него в морду и испытав всяческое унижение, решил начать жизнь с нового листа в Питере. Но вот, не отпускает.
Шитая даже самыми белыми нитками история всё равно будет покупаться до тех пор, пока слышащие её уши соединены с жаждущими драмы сердцами.
Глава 14
Руки вместе, ноги врозь!
— Вить, а расскажи про Саратов? Как вы там?
— Мне рассказывать или собираться?
— Ну рот-то у тебя свободен!
— Я зубы собираюсь чистить…
— Ну как почистишь!
— Эх…
Как там говорят? Когда перед вами закрывается одна дверь, то где-то открывается другая? Ну тут слегка наоборот — стоило заткнуть одну дырочку, как из второй полилось сплошным потоком, не собирающимся останавливаться. Придётся мне это пока потерпеть…
О чем это я? Ну, скажем так, хомячок нашёл своё счастье… по самые гланды. Хорошо, что шутка про открывающиеся двери сработала только насчет рта и только один раз, иначе бы меня ждали б слишком уж питерские впечатления, но последнего удалось избежать. Нина Лешина, та самая студенточка, и оказалась одновременно средством исцеления моего разбитого саратовского
И, да. Насчет «хомячка» я шучу. Мои брюнетки, Вероника и Янлинь, вот они да, воплощение хрупкости и миниатюрности, но при этом у них подтянутые фигурки в тонусе, из-за чего они выглядят гармонично. А вот у товарища Нины плечи узенькие и впалые, бедра широкие, очки массивные, длинная шерстяная юбка скрадывает фигуру (а кому ты ноги покажешь, полторашечка? Таксе?) — хомячок и есть. Подслеповатый. Но, как оказалось — очень и очень информированный.
…не заткнешь.
Впрочем, не жалуюсь. Главное, что обошлось с демонстрацией моей прекрасной рожи лица. Виталик её почти не видел из-за того, что я либо носил очки, либо специально маячил у него в боковом зрении, когда тот работал, ну а с Хомячком (вот приклеилось-то!) мы свои очочки возложили в изголовье брачного ложа, так что она и до этого момента ничего особо-то и не видела из-за перепада высоты, и после — по причине своей отчаянной близорукости. Ну а после секса шансы именно на негативное отношение с моей экспатией довольно низки. Впрочем, продолжения банкета у Нинки не планируется, она уже ведет меня туда, куда надо.
Изначально это было нечто вроде общества четвертьсвета. Взрослые, не реализовавшие себя на стезе культурной и творческой жизни, не нашедшие популярности писатели низкого пошиба, поэты, любители, особенно молодые — такого в Петербурге всегда было много. Эти же товарищи были особо неудачливыми и неприкаянными, от того в итоге и оформившись в чуть ли не радикальную (правда, невероятно вялую) тусовку, где господствовало мнение, что все, без исключения, популярные личности, а именно писатели, певцы, художники и так далее, на самом деле — неосапианты. Мол, к некоторым в Санкт-Петербурге приходят специальные товарищи, и молодое (а иногда и не очень) дарование (будущее) заключает сделку с государством. Он или она активируют артефакт, получая улучшенный и обновленный организм и разум, но обязуются об этом молчать как рыбы об лёд.
Так вот и притесняют их, непонятых, забытых, оставленных на обочине истории. Обычных людей с непонятыми душами.
— Мы их называем «нытиками», — рассказывала очень медленно идущему мне спешащая рядом Нинка, — То есть называли! Теперь всё изменилось! Ну не теперь, а где-то год назад на этих собраниях, я туда, кстати, довольно часто ходила, там все скидываются на очень неплохой стол, ну так вот, там, Витюш, появились совершенно другие люди! Иностранцы, даже!
— Ну и зачем они мне? — хмуро бубнил я, мучительно угнетаемый как скоростью нашего передвижения, так и весенним Питером.
— Чтобы ты понял, что далеко не только ты пострадал от чудиков! — горячо пыхтела Хомячок, — А вдруг тот, ну, который… ну ты понял! А вдруг он обладал любовной способностью?! Мы же не все можем увидеть! Или даже понять! А тут налицо разрушенные отношения, причем — подозрительно резко! Может быть, он просто пальцами щелкнул — и всё! А ты из-за этого вот, сюда приехал, ну и Виталика начал о всяком… просить. А там тебе объяснят! Я в эти дела не лезу, хотя, хотелось бы, конечно, деревяшку. Раньше мечтала даже, а теперь… эх, даже и не помечтать!