Дядина зрелость. Тряхнем стариной?

Томин Александр

Огромная прихожая – тут мы по очереди катались на редкой по тем временам игрушке – детской механической машине. Я пригляделся внимательнее. Ага, всё равно заметно. Это я много лет назад на спор сносил мешающий нам разворачиваться угол стены, используя для этих целей молоток и гантели Ванькиного отца. Мать покойного, Светлана Ивановна, или просто тетя Света, устроила нам тогда знатный нагоняй. Большая лоджия – в свое время заваленная лыжами, санками, клюшками. Там же хранилась специальная Ванькина «счастливая» палка для сбивания банок. Люстра в столовой – лет в пятнадцать, решив

покрасоваться перед девчонками, Ванька пытался открыть шампанское «по-гусарски», но не справился, сшиб вылетевшей пробкой одну из ламп. Мы тогда долго хохотали…

Я ходил по квартире, натыкаясь на людей и вгоняя себя, неизвестно зачем, в вовсе уж лютую тоску. Заметив, что мать Ваньки прошаркала, сопровождаемая сиделкой, в свою комнату, я направился туда же.

– Это ты, Андрюша, – подслеповато взглянула на меня старушка, – заходи, я как раз хотела с тобой поговорить. А ты, Ксюшенька, погуляй пока.

Сиделка, не прекословя, вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь. Я присел рядом, обнял худенькие плечи бывшей балерины, помолчал.

– Не дай Бог тебе такого, увидеть, как дети раньше тебя уходят на тот свет,– всхлипнула она, – неправильно это.

– Держитесь, тетя Света. Все там будем рано или поздно, – изрёк я банальную истину.

– Будем, – кивнула она, – вопрос только, как нас встретят там, какой счёт предъявят. Ваня в последнее время совсем редко со мной говорил. Все некогда ему, все дела и заботы. Твои то как родители? Живы – здоровы?

– Нет. Лет десять, как умерли уже.

– Ох, Андрюша, прости старуху неразумную. Не знала я. И не сказал ведь никто.

– Ничего страшного, Светлана Ивановна, не переживайте.

– Прости, – повторила она, – продолжая скорбно покачивать седой головой.

– Вы хотели о чем – то поговорить, – напомнил я.

– Да, – она вытерла скомканным платочком слезы, вздохнула. – Ты сам-то веришь, что сын мой мог так умереть?

– Да как вам сказать, – вопрос оказался неожиданным, несмотря на мои собственные размышления.

– Не юли! – строго приказала старушка, – говори, как есть.

– Сомнения имеются.

– Вот! Он, конечно, непутёвый был, с женщинами своими совсем запутался, прости его, Господи, но вот с алкоголем никогда проблем не имел. Всегда воздержан был, умел себя контролировать.

– Вот и у меня те же мысли возникли, – отделался я обтекаемой фразой.

– Опять дипломатию разводишь! Думаешь, выжила из ума старуха, заговоры везде мерещатся.

– Да что вы, тетя Света. Ничуть не бывало. Я же говорю – помню, как Ванька ещё в молодости себя блюл. Мы-то шибче куролесили.

– Ну,

а коли так, просьба у меня к тебе есть. Покопался бы ты в этом деле. Не верю я ни новым друзьям его, ни коллегам, ни снохе, курице размалеванной.

– Тетя Света, а почему я? Есть же Серёга Иванов – опер-важняк. Я-то дилетант в любых расследованиях. Да и кто со мной откровенничать будет. Я не отказываюсь, но это же не логично. Почему меня вы выбрали?

– А это не я выбрала, – грустно улыбнулась старушка, – это Ванюша мой выбрал. За месяц примерно до смерти принес мне записку, велел только тебе отдать, больше никому. Чуял что то, не иначе. Понесло же его в эту политику с экономикой! Занимался бы дальше чистой наукой – может, и жив бы остался.

– А у вас с собой письмо это?

– Конечно, – высохшая рука нырнула в складки постели, достала сложенный вчетверо лист бумаги, – я прочла письмо сыновье, уж извини.

– Да всё нормально, Светлана Ивановна, – я протянул к записке руку.

– Ты мне должен дать слово, что возьмёшься и доведешь дело до конца. Обещаешь? – взгляд её был строг и требователен.

– Обещаю, – а что ещё я мог сказать.

– Вот и славно, я всегда в тебя верила. И Ванюше говорила, что ты его самый, самый…

В горле у тети Светы что то хрупнуло, резко побелели лицо, закатились глаза. М-мать!

– Вызовите скорую! Ванькиной матери плохо! – бомбой вылетел я в коридор, всё ещё сжимая в руке злополучную записку. Сиделка ринулась мимо меня в комнату, не менее десятка гостей начали набирать номер скорой помощи на сотовых телефонах, разной степени дороговизны и престижности.

– Болван ты, Трофимов! – Серёга опять возник как будто из-под земли, – зачем нервировал бабушку?

– Ты что, долбанулся? Я виноват, по-твоему?

– Тихо, не кричи. Я неправильно выразился. Просто не надо было тебе, наверное, именно сегодня с ней беседовать. Что за листочек ты там мнешь?

– Листок? А, телефоны родственниц, которым позвонить надо, сообщить.

Мимо нас пробежали врачи. Быстро, однако.

– А почему ты, а не Марина?

– Что ты мне допрос устроил? – я начал раздражаться, – возьми да спроси тетю Свету. Когда оклемается.

– Ладно, забей. У всех нервы, хоть и стараемся этого не показывать. Ванька мне такой же друг босоногого детства, как и тебе. Не ершись.

Мимо нас пронесли носилки со Светланой Ивановной. Румянец вернулся на ее щеки, но в сознание ещё не пришла.

– Послушай, Серёга, ты завтра в конторе у себя?

– А куда я денусь, – удивился он. – мы всегда на страже покоя граждан.