Дядя Лёша
Шрифт:
— Знаете… — Наташа вдруг почувствовала, что не может повернуться и уйти. Слишком живо было воспоминание о встрече с Антоном. Хотя, может быть, это и не тот. Но ублюдок, это точно. Может ли «Эгида» найти девушку? Конечно, может. Она твердо верила во всемогущество своей конторы. — Знаете что, — сказала она Грише, — нужно только обязательно составить словесный портрет, описать поточнее, во что она была одета. Хорошо бы и фотографию, только одну из последних.
— Это можно, — кивнул Гриша. — У меня с собой.
И он полез в карман за записной книжкой,
— Она, правда, очень изменилась за последний месяц, похудела — страх, — бормотал он, протягивая Наташе маленькую фотографию 3х4. — Может быть, у родителей найдется побольше…
— Хорошо, давайте зайдем к ее родителям, и вы мне заодно дадите ее словесный портрет.
— А как вы думаете, шансы есть? — спросил Гриша.
— Сто процентов! — уверенно заявила Наташа. — Я ведь работаю не в милиции!
* * *
— Вы не знаете, кто у нас занимается розыском пропавших людей?
Аллочка с удивлением посмотрела на Наташу и недоуменно пожала плечами.
— Это вообще-то не профиль «Эгиды-плюс», — холодно заметила Аллочка и отвернулась к дисплею.
— Ну а все-таки, — настойчиво продолжала Наташа. — Просто у нас соседка пропала.
— Когда, — спросила Аллочка, не отрываясь от компьютера.
— Четыре дня назад. Родители точно не знают, потому что они были на даче.
— Четыре дня! — хмыкнула секретарша. — Подумаешь! Погуляет и придет!
— Вот то же самое им сказали и в милиции.
— И правильно сказали.
— О чем спор, девушки? — Перед ними вырос Кефирыч, как будто внезапно материализовался из воздуха.
— Да вот у Наташи соседка загуляла, и она предлагает, чтобы «Эгида» привела ее домой и пристыдила.
— Загуляла? Дело хорошее. Погоды-то какие стоят — заглядение!
Ой, девчоночки, весна!В степи сердце проситеГде, как кони, мужикиТабунами носятся!Аллочка только плечами пожала, услышав очередную, как она выражалась, «вульгарщину».
— Да все вовсе не так! — воскликнула Наташа. — Ее один гнусный тип на иглу посадил, и она ушла в совершенно невменяемом состоянии. Она погибнуть может!
— А что же родители в милицию не пойдут? — посерьезнел Фаульгабер.
— Ходили, — объяснила Наташа, — на у них заявление не берут.
— Дело обычное, — почесал рыжую голову Фаульгабер. — Не любят ребята загружать себя.
— Но мы-то можем ее найти.
«“Мы”! — подумала Аллочка и недовольно усмехнулась. — Смотри-ка ты, работает без году неделю, и уже “мы”».
Семен Никифорович, однако, не обратил на это коварное местоимение никакого внимания:
— Мы-то можем. Но это должно начальство решать. У нас, дорогуша моя, дисциплина.
Это Наташа хорошо понимала, а потому, когда появился Плещеев, она немедленно отправилась, к нему в кабинет. Ей
— Понимаете, Сергей Петрович, — уговаривала Наташа, — этот мерзавец специально посадил на иглу. Надо спасать девчонку.
Наташа, сама того не замечая, заговорила словами Гриши Проценко.
— Это ваша родственница? — Плещеев никак не мог понять, кем приходится Наташе эта непутевая душа.
— Да Антон же! Возможно, тот самый!
— Чеботаревич? — переспросил Плещеев.
— Ну да!
Это сразу меняло дело.
Мало того, что помочь вытащить из трясины живую душу — само по себе благородное дело, тут еще примешивался профессиональный интерес: она могла дать ценные показания. А Антон Чеботаревич интересовал «Эгиду» все больше и больше.
— Найдем вашу девчонку, не беспокойтесь, только надо бы словесный портрет, неплохо фотографию…
— Да у меня все готово! — воскликнула Наташа.
* * *
В Петербурге немало подобных мест, некоторые, кажется, растянулись на целые кварталы, но злачное место номер один — это, без всякого сомнения, Московский вокзал. Ничто не может соперничать с ним, ни Балтийский, ни тем более Витебский, где до сих пор можно увидеть панно «Первый проезд Императора Николая I по Царскосельской ж.д. 1837 г.». Вокзал, откуда отходит «Красная стрела», — статья особая, даже выражение такое имеется: дама с Московского вокзала. Сюда-то в первую очередь и направился Саша Лоскутков, вооружившись увеличенной фотографией пропавшей Лидии Паршиной. В тот день со времени исчезновения девушки прошла неделя.
Но Сашу привлекал не благообразный центральный зал, где Петр Первый сменил дедушку Ленина, чей двойник по сию пору благоденствует в Москве на Ленинградском вокзале, не очень интересовался он и перронами, где двигались пассажиры, носильщики и проводники. Лоскутков сразу направился в правое (если смотреть от Москвы) крыло вокзала, — вонючий зал ожидания, помещение касс и примыкающая к ним территория. Здесь по своим собственным законам жили самые низы общества. Грязные, оборванные, устрашающе вонючие бомжи в фантастических лохмотьях демонстрировали удивительную стойкость человеческого организма и его способность привыкать ко всему, поскольку, вопреки всем знаниям, накопленным мировой медициной, были еще живы, кое-как передвигались, а некоторые были даже способны к продолжению человеческого рода, — откровенный пример этой способности являла некая пара, устроившаяся в углу.
Саша ходил по залам между рядами ломаных стульев. заглянул под лестницы, вышел на улицу, прошел между ларьками и вдруг услышал пение:
Гудбай, Америка, о!
Где я не буду никогда!
Услышу ли песню,
Которую запомню навсегда?
Пел тонкий девичий голос. При его звуке Саша насторожился и прислушался.
— Не, ты давай что-нибудь русское, сыты этой Америкой по горло! Ну ее в задницу! — раздались хриплые пьяные голоса. — Давай чего-нибудь нашенское!
Тонкий голос снова завел: