Дядя Ник и варьете
Шрифт:
— Пришел извиниться. Дик, — начал он торжественно. — Собственно, это ее идея. Она мне сказала: «Альфред, ты должен извиниться перед этим мальчиком». Вот ее точные слова, Дик, старина. Принимаешь мои извинения? Давай сначала покончим с этим. Принимаешь извинения? — Он с беспокойством смотрел на меня, широко раскрыв рот.
— Принимаю, Альфред. Забудь об этом. Еще раз спасибо за виски. Ты пей. — Я завязывал галстук.
— Присядь на секунду, Дик, старина. Мне надо сказать кое-что очень серьезное, и я не могу этого сказать, пока ты не сядешь.
— Ладно, Альфред. — Я начинал терять терпение. — В чем дело?
— Ну, не стану ходить вокруг да около, Дик, старина. Буду говорить прямо. — Тон у него был решительный. — Я люблю Лили Фэррис, и плевать мне, видно это или нет. Я полюбил Лили Фэррис с первого взгляда — она тогда пела «Тропинку через луг» и «Жимолость». Изумительно! Какой номер — с ума сойти, а ведь это только начало, только начало. Ты ведь по-настоящему не знаешь Лили?
— Не знаю, Альфред, — ответил я без колебаний.
— А я знаю, старина. Мне и полагается знать после того, как я столько за ней ездил. Если хочешь, сначала я ее преследовал, да, просто преследовал. Но теперь мы лучшие друзья. Но только друзья — больше ничего. — Тут он словно бы посуровел. Выражение лица изменилось, и он продолжал другим голосом: — Мне кажется, я ей нравлюсь. Я даже уверен, что нравлюсь. А как я к ней отношусь, я тебе уже сказал. Но она не только чистая, прелестная девушка, какой ее все знают, Дик, старина, потому что ей хоть и приходится слегка разыгрывать звезду — то есть в жизни, я хочу сказать, — но при всем том она застенчива. Хочешь верь, хочешь не верь, но она дико застенчива.
Тут он надолго умолк, так что через некоторое время я почувствовал, что мне надо что-то сказать.
— Наверное, вы правы, Альфред. Вы же в самом деле знаете ее, а я нет. Только я не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете.
— Причина есть… важная причина. — Нахмурившись, он уставился в свой стакан, словно там высматривал эту причину. — Потом объясню. Не забудь, Дик, старина, я ведь пришел извиниться. Она мне сказала, что я должен извиниться, и я сказал: «Конечно, конечно». Ну, вот я и извинился, правда? Пусть мы еще не друзья, но мы могли бы подружиться. Нельзя же мне быть все время с ней. Поднимется черт знает какой скандал, если мой родитель пронюхает, сколько времени я с нею провожу. Но ты-то будешь колесить с ней повсюду неделями — будешь видеть ее каждый день.
— Едва ли, Альфред. Можно значиться на одной афише с человеком и совсем его не видеть, особенно если вы в разных отделениях. Не думаю, что мне придется часто видеться с Лили Фэррис.
Он бросил на меня лукавый взгляд, вернее — взгляд человека, безуспешно пытающегося быть лукавым.
— А все эти штучки с портретом?
— Может быть, второй попытки и не будет. А если даже будет, что из того?
— Ну, а как Мерген — проклятый мистер Отто Мерген?
— А при чем тут он?
Альфред резко нагнулся вперед и чуть не упал.
— Я
— Прошу прощения, но…
— Ты внакладе не останешься. Скажем так: меня несколько дней нет… может, даже неделю… а потом, когда мы встречаемся… потихоньку, конечно… ты мне вкратце рассказываешь…
— Нет, Альфред, от меня тут толку мало. Я согласен: в Мергене действительно есть что-то зловещее… но я не собираюсь проводить с ним и Лили много времени, так что я тебе не пригожусь. Попроси кого-нибудь еще.
— Ну, кого, например?
— Не знаю.
— Конечно, не знаешь, потому что никого нет. А ты Лили нравишься… нет, тут ничего такого, просто по-дружески, может, оттого, что ты хочешь стать художником… Я тебе говорил, это она заставила меня прийти и извиниться… а раз ты ей нравишься, значит, Мерген тоже будет тереться возле, подлиза… и тут…
— Прошу прощения, Альфред, я не могу тут быть полезен. — Я встал и начал укладывать бутылки обратно в пакет. — А виски не надо оставлять. Я сам не слишком много пью, а если оставить его здесь, тогда у нас в номере окажется пьяный карлик. А теперь мне пора. Я хочу есть, и надо спешить в гостиницу, а то ужина не останется…
— Поужинай с нами, старина, — сказал он с жаром. — Лили всегда в ударе, когда мы ужинаем после представления. — Его глаза засияли от предвкушения такой радости, и на миг я почувствовал к нему симпатию и жалость. Но я больше не стал слушать, заставил его забрать виски и пошел узнать, здесь ли еще дядя Ник. Его уже не было.
На следующий вечер, в пятницу, мальчик принес мне записку от мистера Мергена, который осведомлялся, не буду ли я столь любезен и не загляну ли в его уборную после первого представления. Я спустился этажом ниже, где Мерген, взмокший после выступления, без пиджака, поправлял грим, повязав вокруг шеи полотенце.
— Вы очень любезны, Ричард. Могу я по примеру вашего дядюшки называть вас Ричардом? Что вы предпочитаете — джин, виски… или вот у меня есть превосходное пиво? Отлично, выпьем пива.
Он наполнил стаканы, и мы с ним выпили, после чего он сказал со своей обычной кошачьей вкрадчивостью:
— Кажется, вчера вечером у вас была весьма продолжительная беседа с нашим бедным другом Альфредом Дансопом. Он не показался вам странным?
— Отчасти, но не слишком. Он только сказал мне то, что я уже слышал от вас, — что он безумно влюблен в Лили. Она послала его извиниться…
— Да, да, я знаю. И сделала это не только затем, чтобы показать свою власть над ним, — хотя она это любит… Сказать по правде, вы произвели на нее весьма сильное впечатление.