Дядя самых честных правил 7
Шрифт:
— Хватит с тебя пока, — я убрал руку а, — потом ещё добавлю.
— Спасибо, Константин Платонович. — Во взгляде Кижа стояла благодарность и преданность. — Так обидно было чувствовать себя бесполезным бревном.
— Ну, так уж и бесполезным, — я рассмеялся, — вон разбойников как нашинковал. Рассказывай, что там дальше было.
Киж кашлянул, прочищая горло, и продолжил:
— Мы уже собирались стрелять, но тут из дома вышла Марья Алексевна, злая как чёрт. Ну, вы знаете, как она может.
У меня вырвался непроизвольный смешок. Старая княгиня при желании кому хочешь хвост накрутит, невзирая
— Вышла она и как гаркнет! Мол, кто это осмелился мешать её покою? Девиер чуть с лошади не свалился, честное слово. Я, говорит, приехал забрать конфискованное имение. А сам на княгиню косится да руку на шпаге держит.
Я представил эту картину и ухмыльнулся. Нет, не этому сударю тягаться с княгиней. До сих пор помню, как она в один момент успокоила меня с Шереметевым.
— А Марья Алексевна его и спрашивает: кем конфисковано? Где бумаги, мальчик? Вы бы видели, как его перекосило от этих слов! Рожу свою обожжённую скривил и начал нести чушь, что раз хозяин отправлен в ссылку, то имение его по закону подлежит конфискации. Вот он и прибыл забрать собственность, которую ему должны пожаловать за службу. Княгиня на него посмотрела как на жабу, руки в бока упёрла и как рявкнет: а не вор ли ты, мальчишка? Ограбить бедную женщину вздумал? Княгиню Долгорукову? Мне эту усадьбу Урусов ещё год назад подарил, на старость, а ты отобрать хочешь?
Меня разобрал смех, стоило представить эту картину. Даже не сомневаюсь, возможностей Марьи Алексевны хватит, чтобы оформить подобную дарственную задним числом. Тем более что конфискации-то скорее всего и не было, а Девиеры собирались забрать чужое на чистом нахальстве, раз хозяин отправился в Сибирь.
— Как она на него кричала! Я, говорит, до императора дойду, чтобы вас, ворьё, наказать. А лучше сейчас вызову родовую гвардию и весь ваш род поганый под корень изведу. А потом как Талант её наружу попёр…
Киж поёжился.
— Уж на что я привычный, Константин Платонович, и то страшно стало. Будто чудовище вылезло размером со всю усадьбу. И гром послышался, раскатами аж уши заложило.
— Прибила их Марья Алексевна?
— Не, — мертвец разочарованно вздохнул, — только они увидели такое, так сразу развернулись и галопом унеслись прочь. Даже «огнебои» побросали, так драпали.
Из-за поворота дороги появилась телега, и Киж замолчал, пока мы не разминулись.
— Только они уехали, так Марье Алексевне от напряжения дурно сделалось. Пришлось её в дом заносить, Настасья Филипповна компрессы ей ставила, травами до ночи отпаивала. Вроде полегче стало, но сил ехать в Петербург не осталось совсем. Как её отпустило, она упросила Лукиана меня починить, чтобы я за вами поехал.
— Он не хотел?
— Учитель ваш, — Киж состроил недовольное лицо, — заявил, что нужды во мне нет. Вроде как вы сами должны справиться, что вам этот магодав на один укус. Скажите, Константин Платонович, вы его убили?
Я кивнул, и Киж удовлетворённо хмыкнул.
— А как?
— Цепью задушил.
Он аж расцвёл, хищно улыбнувшись.
— Спасибо, Константин Платонович. Я бы сам его с удовольствием на кусочки порвал, но так даже лучше.
— Как Таня?
— Не беспокойтесь, с ней всё хорошо. Она быстрее всех в себя пришла, когда вас увезли. Просила
— Тебе придётся вернуться в Злобино.
Он возмущённо вскинулся, но я не дал возразить.
— Передашь, что со мной всё в порядке. Заберёшь кое-что нужное, возьмёшь у Лаврентия Палыча денег и найдёшь меня в Петербурге.
— Будем мстить? — В его глазах полыхнул холодный огонь. — Отдайте мне Девиера!
— Посмотрим, как пойдёт. Тебе лошадь нужна? Как ты сюда доехал?
— Ничего не надо, — Киж покачал головой, — я так доберусь. Не волнуйтесь, всё сделаю. Что именно я должен привезти?
Я продиктовал ему список и выдал инструкции, что делать в Петербурге. Напоследок ещё подпитал мертвеца силой и высадил на ближайшей почтовой станции. А сам отдал вожжи Ваське и завалился в кибитке подремать — в конце пути мне будет не до отдыха, так что стоит отоспаться про запас.
В Нижнем Новгороде Щербатов оставил свою ненадёжную охрану и сменил лошадей. Не знаю, где он достал двух не совсем заезженных авалонцев, но дальше мы поехали гораздо быстрее.
Во время путешествия, останавливаясь на постоялых дворах, я обнаружил забавную штуку. Бороду можно было и не клеить, одежда купца и так делала меня незаметным. Разночинцы, купцы, крестьяне и мастеровые, существовали с дворянами в параллельных вселенных. Для путешествующих высокородных сударей другие сословия выступали фоном, будто пролетающие за окном кареты берёзки. Все на одно лицо, на которое не стоит даже обращать внимание.
Мне было любопытно и очень познавательно наблюдать жизнь простых людей изнутри. Вынужденное пребывание среди купцов, случайные беседы на постоялых дворах и даже участие в одной поножовщине дали мне богатую пищу для размышлений.
По пути из Москвы в Петербург я стал свидетелем нескольких случаев произвола помещиков над крепостными. И подобное жестокое обращение с людьми вызывало во мне глухой гнев и раздражение. Всю эту уродливую систему сословных отношений хотелось вырвать и выкорчевать до последнего корешка. Вот только никакой возможности для этого не виделось в ближайшие полтора века.
Так что в столицу я прибыл в несколько расстроенных чувствах. Не скажу, что стал революционером и желал свергнуть монархию, но некоторые выводы для себя сделал. Впрочем, сейчас требовалось решать другие проблемы, а не восстанавливать социальную справедливость.
На окраине Петербурга я попрощался с Ванькой Щербатовым и дальше двинулся пешком. Не слишком торопясь, я прогулялся по городу и заглянул в несколько кабаков, прислушиваясь к разговорам и впитывая обстановку. К моему удивлению, среди столичных жителей множилось недовольство императором. Пока ещё глухое, ворчливое, оно явственно проскальзывало среди мелких чиновников, военных и даже лавочников. Первые жаловались на засилье приглашённых пруссаков, назначаемых на высокие должности в коллегии. Вторых раздражала вводимая прусская форма, муштра по-фридриховски и желание императора вернуть Кёнигсберг, полученный в результате прошлой войны. А третьи тихонько возмущались какой-то реформой, связанной с церковью.