Дядя Сайлас. В зеркале отуманенном
Шрифт:
— Да-да, Мод, — подтвердила леди Ноуллз, незаметно вошедшая в гостиную. — Здравствуйте, доктор Брайерли! Навредите себе непоправимо, Мод. Вы не представляете, как осуждают тот дом, как его сторонятся; даже имена обитателей под запретом.
— Чудовищно!.. Чудовищная жестокость! — воскликнула я.
— Очень неприятно, моя дорогая, но совершенно естественно. Вам следует помнить, что независимо от истории с мистером Чарком о доме всегда отзывались плохо и что джентльмены в графстве отвергли вашего дядю Сайласа задолго до этого случая. Что касается надежды, будто ваше пребывание под опекой Сайласа хоть в
— Они узнают, по крайней мере, как смотрел на дело мой дорогой отец.
— Они давно это знают, — сказала леди Ноуллз, — и его мнение для них не имело и не может иметь никакого значения. Там есть люди, считающие свой род ничем не ниже и даже выше рода Руфинов, а идею вашего покойного отца, будто он сможет убедить их подобной демонстрацией, правильнее назвать просто нелепой фантазией человека, который забыл, что такое свет, и привык мерить все своей меркой, живя в долгом затворничестве. Мне известно, что под конец он сам сомневался в правильности своего замысла, а будь ему отпущен еще год, он вычеркнул бы этот пункт завещания.
Доктор Брайерли кивнул и сказал:
— Если бы он писал завещание сейчас, разве он оставил бы это распоряжение — с любой точки зрения ошибочное и вредящее вам, его дочери? Предположим, вы умираете, находясь под крышей вашего дяди, под его опекой. Прискорбным образом рухнет замысел завещателя, волна подозрений, расспросов прокатится по всей Англии, и о старом скандале заговорят столь же громко, как прежде.
— Доктор Брайерли все устроит, я не сомневаюсь. В действительности, думаю, будет нетрудно договориться с Сайласом. А если вы не согласны на предложение доктора, запомните мои слова, Мод: вам придется раскаиваться до конца дней.
Двое людей были передо мной — со своим взглядом на вопрос, оба совершенно чуждые корысти, оба, каждый по-своему, проницательные, наверное, даже мудрые. И оба искренне пытались удержать меня от исполнения воли покойного отца, но лишь растревожили мое воображение и взволновали мой ум. В наступившем молчании я переводила взгляд с одного лица на другое. Уже принесли свечи, и я могла хорошо видеть их лица.
— Я жду только вашего решения, мисс Руфин, — сказал попечитель, — и тогда встречусь с вашим дядей. Если его выгода являлась главной целью, преследуемой сим распоряжением, ваш дядя будет самым лучшим судьей тому, действительно ли принятыво внимание его интересы, и я полагаю, он ясно увидит, что это не так. И даст соответствующий ответ.
— Я ничего не могу сказать вам сейчас… Позвольте подумать… Я постараюсь… Я вам очень признательна, дорогая моя кузина Моника, вы так добры. И вы тоже, доктор Брайерли.
Доктор Брайерли в этот момент изучал свою
— Мне необходимо быть в Лондоне послезавтра. Бартрам-Хо — примерно в шестидесяти милях отсюда, и только двадцать из них по железной дороге. Сорок миль на почтовых через горы Дербишира — дело долгое. Но если вы говорите: « Пробуем!» — я увижусь с ним завтра утром.
— Вы должны сказать: «Пробуем!» Должны, моя дорогая Мод.
— Но я не могу решить так сразу! О дорогая кузина Моника, я в совершенной растерянности.
— Но вам не надо ничего решать — решение за ним. Он знает больше вас. Вы только должны сказать«да».
Опять я переводила взгляд с кузины на доктора Брайерли и с доктора на кузину. Я кинулась ей на шею и, крепко обнимая, вскричала:
— О кузина Моника, дорогая кузина Моника, дайте совет мне, несчастной! Дайте же мне совет!
Я и не подозревала до того момента, насколько я нерешительная.
Не видя ее лица, я догадалась, что она улыбается, когда услышала ее слова:
— Но, дорогая, я дала вам совет. Я советуювам… — И она с горячностью добавила: — Я умоляю и заклинаю вас последоватьмоему совету. Вы обязаны предоставить вашему дяде Сайласу, который, поверьте, знает больше, чем вы, право решать — когда он переговорит с доктором Брайерли, осведомленным о взглядах и намерениях вашего покойного отца лучше нас с вами.
— Сказать «да»? — говорила я, беспомощно прижимаясь к кузине, целуя и целуя ее. — О, велите… велите мне сказать «да».
— Да, конечно же да. Она согласна на ваше предложение, доктор Брайерли.
— Мне вас так и понимать? — переспросил он.
— Хорошо… да, доктор Брайерли, — ответила я.
— Мудрое и правильное решение, — проговорил он тоном человека, скинувшего гору с плеч.
— Я забыла предложить, доктор Брайерли… это так неучтиво с моей стороны… Вы должны остаться на ночь у нас.
— Он не может, моя дорогая, — вмешалась леди Ноуллз, — путь долог.
— Но пообедать… Вы пообедаете у нас, доктор Брайерли?
— Нет, он не может. Вы же знаете, что не можете, сэр, — проговорила она категоричным тоном. И опять обратилась ко мне: — Не беспокойте его, моя дорогая, любезностью, на какую он не может ответить согласием. Он прощается с нами. До свидания, доктор Брайерли. Напишите сразу же, не откладывайте до возвращения в Лондон. Попрощайтесь с доктором, Мод. Я должна сказать ему несколько слов в холле.
И она буквально увела его из гостиной, оставив меня в смятении, в замешательстве, лишенной возможности что-либо изменить и недовольной этим.
Я стояла там, где меня оставили, смотрела им вслед, и вид у меня был, наверное, глупейший.
Леди Ноуллз вернулась через считанные минуты. Будь я менее взволнована, я бы догадалась, что она отправила бедного доктора Брайерли искать ночлег где-нибудь на полпути к Бартраму-Хо, чтобы только удалить доктора от меня и тем самым сделать мое решение — если оно вообще принадлежало мне — бесповоротным.