Дядя Жюль
Шрифт:
Мысль о путешествии на Джерси захватила нас всех, оно стало нашим единственным стремлением, мечтой, с которой мы ни на минуту не расставались.
Наконец мы отправились в путь. Как сейчас вижу пароход, стоящий под парами у набережной Гранвиль; отца, с озабоченным видом следящего за погрузкой наших трех чемоданов; взволнованную мать под руку с незамужней сестрой, которая после свадьбы младшей совершенно растерялась, словно цыпленок, отбившийся от выводка; и, наконец, новобрачных, все время отстававших, что заставляло меня то и дело оборачиваться.
Раздался
Отец стоял приосанившись, выпятив живот под сюртуком, с утра тщательно вычищенным, и распространял вокруг себя запах бензина — праздничный запах, по которому я узнавал воскресные дни.
Вдруг его внимание привлекли две нарядные дамы, которых двое мужчин угощали устрицами. Старик матрос, одетый в отрепья, ловко вскрывал раковины ножом и подавал мужчинам, а те подносили их дамам. Дамы ели устрицы очень изящно: держа раковину над тонким носовым платком и вытянув губы, чтобы не закапать платье, они быстро, одним глотком, выпивали содержимое и бросали раковину в море.
Отца, по-видимому, пленила эта изысканная затея — есть устрицы на пароходе, в открытом море. Это показалось ему признаком хорошего тона, утонченного аристократизма. Он подошел к жене и дочерям и спросил их:
— Хотите, я угощу вас устрицами?
Мать медлила с ответом, ее пугал лишний расход; сестры же сразу согласились. Мать сказала недовольным тоном:
— Боюсь, как бы мне это не повредило. Угости детей, но в меру, а то они, пожалуй, еще захворают.
Повернувшись ко мне, она прибавила:
— А Жозефу вообще незачем есть устрицы. Мальчиков не следует баловать.
Я чувствовал себя несправедливо обойденным, но мне пришлось остаться подле матери; я следил глазами за отцом, который с необычайно важным видом направлялся в сопровождении обеих дочерей и зятя к оборванному старику матросу.
Обе дамы уже ушли с палубы. Отец стал объяснять сестрам, как нужно держать устрицу, чтобы содержимое не вытекало из нее. Желая наглядно показать им это, он схватил устрицу и попытался подражать дамам, но немедленно пролил всю жидкость на свой сюртук.
Мать сердито проворчала:
— Сидел бы уж лучше на месте!
Вдруг мне почудилось, что отец чем-то обеспокоен. Он отступил на несколько шагов, пристально взглянул на дочерей и зятя, теснившихся вокруг продавца устриц, круто повернулся и подошел к нам. Он показался мне очень бледным, а в его глазах было какое-то странное выражение. Вполголоса он сказал матери:
— Прямо удивительно, до чего старик с устрицами похож на Жюля!
— На какого Жюля? — в недоумении спросила мать.
— Да на моего брата... Если б я не знал, что он в Америке и что ему хорошо живется, я решил бы, что это он, — продолжал отец.
Мать в испуге пробормотала:
— Ты с ума сошел! Ведь ты отлично знаешь, что это не он. Зачем же говорить
Но отец настаивал:
— Пойди, Клариса, посмотри на него; мне хочется, чтобы ты убедилась собственными глазами.
Мать встала и подошла к дочерям. Я принялся разглядывать матроса. Старый, грязный, весь в морщинах, он был целиком поглощен своей работой.
Мать вернулась. Я заметил, что она дрожит. Она торопливо сказала отцу:
— Мне кажется, это он. Пойди расспроси капитана. Главное — будь осторожен, а то этот бездельник, чего доброго, опять сядет нам на шею.
Отец направился к капитану. Я пошел следом за ним. Меня охватило какое-то странное волнение.
Капитан, высокий худощавый мужчина с длинными бакенбардами, прогуливался по мостику; вид у него был такой важный, словно он командовал пароходом, совершавшим рейс в Индию. Отец с изысканной учтивостью поклонился ему и стал предлагать вопросы, относившиеся к его профессии, пересыпая их комплиментами:
— Чем замечателен Джерси? Какие отрасли производства развиты на острове? Каковы численность и состав его населения? Нравы и обычаи жителей? Какая там почва? — И так далее и так далее.
Можно было подумать, что речь идет по меньшей мере о Соединенных Штатах.
Поговорили и о пароходе «Экспресс», на котором мы находились, затем перешли к его команде, и тут отец с дрожью в голосе сказал:
— Меня очень заинтересовал старик, торгующий устрицами. Не знаете ли вы каких-нибудь подробностей о нем, о его жизни?
Капитана этот разговор начинал раздражать, и он сухо ответил:
— Это старый бродяга, француз. В прошлом году я подобрал его в Америке и теперь привез на родину; у него, кажется, есть родственники в Гавре, но он не хочет показываться им на глаза, потому что задолжал им. Его зовут Жюль... Жюдь Дарманш или Дарванш, что-то в этом роде. Говорят, в Америке он одно время был богат, а теперь сами видите, до чего дошел.
Отец был мертвенно бледен, глаза его блуждали. Сдавленным голосом он проговорил:
— Так... так... Очень хорошо... Прекрасно... Это меня ничуть не удивляет... Очень вам благодарен, капитан...
И отошел. Моряк в недоумении поглядел ему вслед. Отец вернулся к матери с таким расстроенным видом, что она сказала:
— Сядем... а то еще заметят.
Отец грузно опустился на скамью и пролепетал:
— Это он... Я ведь говорил: это он!
Немного погодя он спросил:
— Что же нам делать?
Мать решительно заявила:
— Надо прежде всего увести оттуда детей. Жозеф сейчас сходит за ними, раз уж он все знает. Главное, надо постараться, чтобы зять ни о чем не догадался...
Отец был сражен. Он еле слышно прошептал:
— Какое несчастье!
Мать, вдруг разъярившись, зашипела:
— Я так и знала, что этот дармоед никогда ничего не добьется и в конце концов опять сядет нам на шею. Да, от Давраншей не дождешься ничего хорошего!
Отец молча провел ладонью по лбу, как делал всегда, когда мать осыпала его упреками. А она продолжала: