Дядюшка Наполеон (пер. Н.Кондырева, А.Михалев)
Шрифт:
Только отец не сдвинулся с места.
В этот момент Сеид-Абулькасем – не знаю уж, по собственной ли инициативе или по знаку дядюшки – подошел к отцу и закричал:
– Если вы, сударь, не разделяете общей скорби… Если исповедуете другую веру… Если вы враг правоверных… Идите лучше к себе домой, избавьте нас от вашего общества! Идите к себе и молитесь своему богу!…
Отец был разъярен. Однако, почувствовав враждебные взгляды плакальщиков, он все же встал и, колотя себя в грудь, медленно побрел прочь. Войдя в дом,
И тем не менее, я вздохнул с облегчением, потому что на этот раз все обошлось достаточно спокойно. Плакальщики сделали несколько кругов по саду и вышли на улицу, а гости снова уселись на свои места.
Проповедники уже ушли. В саду остался только вконец измученный Сеид-Абулькасем. Он мелкими глотками пил сэканджебин [11] и утирал платком пот со лба.
Дядюшка по-прежнему пребывал в беспокойстве. Я догадывался, что он тревожится, как бы не вернулся отец. Но я прекрасно знал отца и понимал, что сейчас он в таком состоянии, что ни за что не вернется.
11
Сэканджебин – напиток из меда с уксусом.
Глава четвертая
В саду возле дядюшкиного дома осталось совсем немного гостей – ближайшие родственники. Женщины уже подсели к мужчинам, все, казалось, давно забыли, по какому поводу собрались, распивали чай и шербет, ели сладости и весело болтали. И как раз в тот момент, когда Фаррохлега-ханум начала расспрашивать, почему не пришли на роузэ Азиз ос-Салтане, ее муж и Гамар, и уже явно готовилась предложить собственное объяснение, с ближайшей к саду крыши раздались вопли о помощи. Кричал какой-то мужчина:
– Помогите!… Спасите, люди добрые!… Спасите! На помощь!
Мы оглянулись. По крыше, как безумный, бегал мужчина в белой рубахе и подштанниках.
От изумления все притихли. Дядя Полковник первым нарушил молчание:
– Никак Дустали-хан!… Вроде бы он самый.
Яркий свет керосиновых ламп бил нам в глаза и мешал толком разглядеть кричавшего. Все вскочили с ковров и бросились на крик.
Да, это был Дустали-хан, муж Азиз ос-Салтане. Его дом вплотную примыкал к стене, огораживающей сад. В воплях Дустали-хана слышались неподдельный ужас и отчаяние. То и дело он вскрикивал:
– На помощь!… Спасите!…
Дядюшка Наполеон громко спросил:
– Что случилось, Дустали?
Тот ответил:
– Господом богом вас заклинаю… Скорее принесите лестницу! Спасите меня!
– Да зачем тебе лестница? Слезай, как забрался.
– Не могу… Спасите, ага!… Лестницу, скорее… Потом все объясню.
В его голосе звучала такая мольба, что никто и не подумал возразить. Дядюшка крикнул:
–
Его приказ был излишним, поскольку Маш-Касем уже бежал с лестницей через сад.
Мы не отрывали глаз от Дустали-хана, метавшегося по крыше, как полночный призрак. Маш-Касем приставил лестницу к стене и помог Дустали-хану спуститься.
Через несколько секунд Дустали-хан ступил на землю и без чувств упал в объятия Маш-Касема. Его почти волоком оттащили от стены и осторожно опустили на ковер. Все столпились вокруг и оживленно обсуждали происшествие, строя различные догадки и предположения.
Дядюшка Наполеон тихонько похлопывал Дустали-хана по щекам и повторял один и тот же вопрос:
– Что случилось? Что случилось?
Волосы у Дустали-хана были всклокочены, белая рубаха и подштанники – вымазаны в грязи. Он лежал недвижимо, лишь губы его слегка подрагивали.
Растиравший ему ноги, Маш-Касем сказал:
– Вроде как змея его куда-то укусила.
Дядюшка метнул в него сердитый взгляд:
– Опять вздор городишь!
– Ей-богу, ага, зачем мне врать?! Один мой земляк…
– Да провались ты вместе с твоим земляком! Ты дашь мне разобраться, в чем дело, или нет?!
И дядюшка снова легонько шлепнул Дустали-хана по лицу.
Дустали-хан приоткрыл глаза. Придя в себя, он встревоженно огляделся по сторонам и, судорожно схватившись за низ живота, завопил:
– Отрезала!… Ой, отрезала!
– Кто отрезал? Что отрезали?
Дустали-хан, не отвечая, продолжал в ужасе повторять:
– Отрезала!… Отрезать собиралась… Ножом… кухонным… Уже и резать начала…
– Да кто? Кто отрезать-то хотел?
– Азиз… Стерва эта… Азиз… жена моя… Ведьма! Убийца чертова!…
Навостривший уши Асадолла-мирза, с трудом сдерживая смех, вмешался:
– Моменто, моменто! Погодите! Дайте-ка я разберусь. Значит, ханум Азиз ос-Салтане собиралась, господи спаси, вас…
– Да, да. Если б я еще хоть на секунду замешкался, как пить дать, отрезала бы!
Асадолла-мирза, трясясь от хохота, спросил:
– Под корень?
Общий смех заставил дядюшку Наполеона вспомнить о присутствии женщин и детей. Выпрямившись во весь рост, он растопырил руки в стороны, загородил своей абой Дустали-хана от женских глаз и крикнул:
– Женщины и дети, кыш отсюда!
Те отошли на несколько шагов. Пури, сын дяди Полковника, с глупым видом спросил:
– А что ему хотела отрезать Азиз-ханум?
Дядя Полковник со злостью глянул на сына:
– Ты что, осел?
На вопрос Пури со всегдашней невозмутимостью ответил Маш-Касем:
– Она, милок, хотела ему честь его отрезать.
– И себя же счастья лишить! – сквозь хохот проговорил Асадолла-мирза. – Кто отрежет под корень рог, не поможет тому и бог…
Дядюшка Наполеон прикрикнул на него: