Дядюшка Наполеон
Шрифт:
– Дайте ему сказать! – воскликнул доктор Сеид-таги-хан. – Я тоже наблюдаю у этого больного признаки опиумного отравления.
Кардиолог рассмеялся:
– Дорогой коллега… Я давно уже пользую этого больного… Подобные признаки появляются при каждом сердечном приступе.
Доктор Сеид-таги-хан, человек с дурным характером, резко ответил:
– Больного вы, возможно, знаете лучше меня, но я врач государственной больницы, передо мной каждый день проходит по сто человек с подобным отравлением.
– Да хоть тысяча – говорю вам, это типичные
– Прошу вас не учить меня медицине! Моя обязанность, если у больного обнаружены признаки отравления, сообщить об этом в органы здравоохранения, что я и собираюсь сделать.
Несмотря на громкие протесты Асадолла-мирзы и отца, доктор Сеид-таги-хан не желал отступиться от своих слов. Асадолла-мирза, стараясь не выходить из себя, сказал:
– Господин доктор, вы пришли к такому выводу только после слов этого глупого слуги! Почему же вы раньше не заметили признаков отравления?
Потом он обратился к Маш-Касему:
– Кто же, по-твоему, Маш-Касем, отравил агу?
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то… Я сам-то не видел. Но я так думаю, англичаны это.
– Вы слышите, господин доктор? – повернулся Асадолла-мирза к врачу. – Маш-Касем уверен, что британский король дал аге яд.
– Кто?.. Британский король?.. В любом случае в больнице все выяснится.
Кардиолог фыркнул:
– Надо извлечь опиум из желудка больного и отдать на анализ в государственную больницу. Конечно, если опиум окажется британским, это дело рук англичан. Тогда надо посылать полицейского к Черчиллю!
Доктор Сеид-таги-хан бросил на своего коллегу злобный взгляд и, если бы не вмешательство Асадолла-мирзы, несомненно обрушил бы на него, поток брани.
– Моменто, моменто… Господа, ваш человеческий и профессиональный долг требует, чтобы вы заботились о больном, а не дискутировали по частным вопросам… Маш-Касем! Беги за такси, повезем агу в больницу.
Полчаса спустя дядюшка, несмотря на сделанную ему инъекцию, все еще не пришел в сознание. Его перенесли в машину. Было решено, что Маш-Касем срочно поедет на другом такси за дядей Полковником и попросит, чтобы он, оставив детей на даче, сам вернулся в город. Асадолла-мирза давал Маш-Касему последние наставления:
– Ты только осторожней, чтобы они не очень перепугались. Скажи господину Полковнику, что ага сам просил его вернуться! Ханум, если захочет, тоже пусть приедет, а детям – незачем.
У кардиолога была своя машина, а мы кое-как погрузились в то же такси, куда уложили дядюшку, и отправились в больницу.
Около полудня я сидел на скамейке в больничном коридоре, наблюдая за суетой родственников, число которых все прибывало.
Дядюшке давали кислород, к нему никого не пускали. Конечно, гипотеза об отравлении, которая так увлекла доктора Сеид-таги-хана, была отвергнута при первом же осмотре больного, и доктор покинул нас в самом скверном расположении духа.
Я думал о Лейли, и порой мысли заводили меня так далеко, что я становился гадок сам себе.
«Если
Родственники собрались в кружок и переговаривались тихими голосами. Моя мать и тетки не находили себе места от волнения, мужчины пытались их успокоить. Я подошел поближе, чтобы послушать, какие новости.
Последнее слово медиков было: если больной протянет до вечера, возможно, удастся его спасти.
Один из врачей с удивлением рассказывал, что, когда дядюшка на несколько минут пришел в себя, он лишь пробормотал что-то про какую-то святую Елену и про инвалидов – больше не удалось разобрать ни слова.
Наконец я увидел Асадолла-мирзу, сидевшего в стороне. Я направился к нему:
– Дядя Асадолла, как вы думаете, что будет? Ну, доктора говорят, что если до вечера…
– Так и есть, – тихо сказал Асадолла-мирза. – Ты прав. Твой диагноз верен.
В этот момент по легкой улыбке и устремленному куда-то поверх моей головы взгляду я понял, что мысли его далеко от меня. Я проследил, куда он смотрит. Молоденькая медсестра раскладывала на передвижном медицинском столике инструменты и лекарства. Кокетливо улыбаясь, она поглядывала на князя и всецело завладела его вниманием.
Я подождал немного, пока девушка вошла в палату. Теперь с Асадолла-мирзой можно было поговорить.
– Дядя Асадолла, как вы считаете, жизнь дядюшки в опасности?
– Все от бога, сынок. Нам теперь только и остается, что молиться.
– А вы не думаете, дядя Асадолла… Я просто спросить хочу…
– Так спрашивай, дружок.
– Я хотел спросить, когда вы говорили Маш-Касему, чтобы он дядю Полковника привез, а детей – нет, это вы из-за меня, да?
– Как это из-за тебя? Не понял…
– Ну, вы, наверно, не хотели, чтобы Лейли и Пури здесь оказались, чтобы дядюшка не мог, если очнется, послать за нотариусом и оформить их брак.
Мгновение Асадолла-мирза смотрел на меня, и в глазах его отражалась какая-то странная тоска. Обняв за плечи, он притянул меня к себе, помолчал, потом сказал:
– Ну, теперь здесь столько народу собралось, что от нас с тобой никакого проку не будет… Поехали лучше ко мне обедать.
– Нет, я не могу… Я должен быть здесь.
– Зачем это, интересно? Ты что – врач или кислород давать умеешь?