Дьявол и город крови 2: кому в Раю жить хорошо…
Шрифт:
– Маня, если вернешься, может, переберемся с Храмом к людям? – предложил Борзеевич, пока Дьявол не слышит. – Подумай там, на досуге. Мне самим Богом заповедано помогать им становиться на путь истинный. Если вернешься без того имиджа, что тебе вампиры нарисовали, да с моим-то горохом – и для нас паства найдется.
– А я что буду делать? – поинтересовалась Манька, – На службу поступлю? Кем? Залез через половицу, приватизировал избу, жилище мое сделал черте чем, выгнал человека… Не прописанного, но все же, я себя уже хозяйкой мнила.
При
– Да-а, без бумажки мы не люди! Манька, а давай мы избы расплодим! Одну себе возьмешь, во второй я буду жить! И будем яйцами торговать, чтобы не дорого, но не в убыток. Думаешь, не найдется желающих купить? Да только свистни! – деловито предложил он.
– Ты и так не человек! – Борзеевича явно понесло. – Живи, сколько влезет. Но изба – существо самостоятельное. Ты хоть десять бумажек ей покажи – она читать не умеет. Выставит, не успеешь помолиться!
– Так! Это кто поганит Мой Храм? – грозно зыкнул Дьявол, испепелив Борзеевича взглядом зажегшихся мертвенно-бледным огнем глаз. – Вот из-за таких первейших священников все Храмы прекратили существование! Приходит человек, просит чудо, а какое чудо я могу дать, если его священнослужитель наипервейший идолопоклонник?!
Глазки у Борзеевича забегали, он ужался, напыжился и раскраснелся.
Манька поняла, что время пришло. Руки затряслись еще заметнее, и она уже не сдерживала свой страх. Разом загорелись ветви неугасимых поленьев, освещая Храм изнутри. Распахнулись ворота.
Борзеевич как-то сразу осунулся.
– Господи! Я ни к тому! – возопил Борзеевич, падая перед Дьяволом ниц. – Прости кровососущего! Я это к тому, что, когда Маня вернется, не сидеть же нам в глухом лесу, к людям надо, да так, чтобы красотой нашей и богатством нашим далеко отстояло у людей сердце от идолов их!
– Мастер Гроб, если ты сейчас не замолчишь, глаза мои извергнут геенну! – пообещал Дьявол.
– Молчу! Молчу! Прости недостойного! – попятился старик задом. – Никаких домов, никакого достояния! Пусть меня ветер носит по всем весям! Тут мой дом, тут мой лес… Водяного с русалками буду приобщать к любви Господней! Дьявол, мать его… и послать-то некуда! – выругался он, ухмыльнувшись. Манька сообразила, что они опять шутят и подтрунивают над ней.
Зубы ее клацали. .
Наступили вечерние сумерки. Наползла неясная тень.
Храм со стороны входа стал темен, и только силуэт вырисовывался на фоне бездонной синевы угасающего неба. Солнце, закатившись концом диска за край горы, наливалось кровью, освещая бледную, грязновато белую убывающую луну, и два светила зависли над горизонтом противоположно.
Как по команде все стихло. Даже кузнечики не издавали не звука. На берегу застыл силуэт водяного, будто он прощался с нею навсегда. Борзеевич вошел в Храм первым, следом за ним Манька, замыкая строй – Дьявол.
Алтарь переливался жидким белым огнем, по бокам от него
Манька мысленно присвистнула, удивившись, как изменился Храм: «Это сколько золота!» – призадумалась она. И где только Дьявол с Борзеевичем его достали, да еще успели отлить светильники!
К Алтарю от входа вела широкая дорожка. По стенам из на держателях горели ветви неугасимого поленьего дерева. Избы нарастили балкончики, символизирующие крылья.
И все ради нее… Красивая смерть…
Борзеевич прошел к Алтарю. У величественного Алтаря в своем балахоне в горошек и с бусами Борзеевич смотрелся несколько нелепо, но ей было не до смеха. Она не могла до конца понимала, как согласилась на эту авантюру, и все пыталась припомнить, каким образом эти двое сумели ее уговорить. Глаза ее шарили по сторонам, выискивая щель для отступления.
Борзеевич достал из углубления в стене медную чашу и еще один свиток.
– Это я из другого Храма взял, – шепнул Дьявол. – Потом на место положу. Храма уже нет, и принадлежности Храма долго никто не достанет.
– А с Храмом что стало? – полушепотом спросила Манька, заметив, что Борзеевич наливает в чашу живую воду и что-то шепчет.
– Там шла очень жестокая борьба между старыми знаниями и новой верой. Жрецы не умели убивать людей, они могли убить нечисть, а человек был для них свят. А вера принесла новые веяния, когда стало все наоборот: нечисть убивать запрещено, а человека сколько угодно. У жрецов был колодец с живой водой. В него они спрятали все сокровища, которые были в Храме. И когда первый человек справил в него нужду… Захотел посмеяться над убитыми, трупы жрецов плавали в воде… Земля над колодцем замкнула свои уста.
– А зачем туда трупы жрецов бросили? – удивилась Манька.
– Святые мученики нового Бога просили Старое Ветхое Знание доказать, что в живой воде человек может воскреснуть. А зачем их воскрешать, они и так живые. Живые родились, живые жили, живыми пришли в мою землю. Безупречная репутация, безупречное служение. Чтобы их еще раз убили? Рук нет, ноги рядом плавают, животы вспороты.
Так новое училось по-новому использовать чрево: кишками одних, душили других.
Типа, по-новому учили жрецов читать чрево.
Но живая вода не воскрешает живых людей, если у человека нет ни единого шанса после этого остаться здоровым. В мертвом теле, спустя час начинаются необратимые реакции. Это же не вампир, который может воскреснуть безо всякого ущерба. – три дня в гробу отоспался и шагай себе дальше. Живой водой Йесю не поливали, кол в сердце не воткнули, огнем неугасимым не жгли.
Жаль, что прибили не к тому кресту, к которому следовало.
Хотя, может, он был сделан из осины…
На многие деяния Йеся уже не подвигнулся, качало его от ветра, но живым, говорят, видели. Не все, посвященные в тайну.