Дьявол носит «Прада»
Шрифт:
Мне надо бы было остаться с ней на ночь, но уже почти пробило два – через пять часов я должна быть на работе, а одежда моя провоняла рвотой, и у Лили в гардеробе не было ничего, что я могла надеть, не посрамив «Подиум» – даже при всей моей непродвинутости в этом вопросе. Я вздохнула, укрыла ее одеялом и поставила будильник на 7 часов, чтобы завтра утром она могла попасть на занятия – если только у нее не будет особенно чудовищного похмелья.
– Пока, Лил. Я ухожу. Ты как? – Я положила ей в изголовье телефон.
Она открыла глаза, посмотрела на меня и улыбнулась.
– Спасибо, – пробормотала она, и глаза ее снова закрылись. Она бы сейчас не смогла пробежать марафон или даже
– Мне это в радость, – ответила я, хотя все последние сутки только и делала, что бегала, добывала, организовывала, чистила или как-то иначе оправдывала свое существование. – Я позвоню тебе завтра, – сказала я, приказывая своим ногам потерпеть, не подгибаться еще немного, еще чуть-чуть, – если к тому времени мы обе еще будем живы.
И наконец-то, наконец-то я пошла домой.
– Привет, как хорошо, что я тебя застала, – послышался в трубке голос Кары.
Что ей так не терпится сообщить мне в 7.45 утра?
– Ну и ну. Ты так рано еще никогда не звонила. Что случилось? – За это короткое мгновение в моей голове успело составиться с полдюжины сюжетов о новых возможных прихотях Миранды.
– Нет-нет, ничего особенного. Я только хотела предупредить, что к тебе едет Глухонемой Папочка, и сегодня утром он особенно расположен поболтать.
– О, так это здорово. Прошла уже почти неделя с тех пор, как мы с ним в последний раз обсуждали все перипетии моей жизни. Я уж стала беспокоиться, куда это подевался мой самый преданный поклонник. – Я закончила набирать на компьютере деловую записку и начала делать распечатку.
– Счастливица. А ко мне он уже потерял интерес. – Она драматически вздохнула. – Теперь для него существуешь только ты. Я слышала, как он сказал, что собирается обсудить с тобой все детали банкета в Метрополитен.
– За-ме-ча-тель-но. Жду не дождусь этой встречи с его братцем. По телефону-то я с ним уже говорила. Зато она, судя по всему, дура несусветная. Так ты уверена, что он едет сюда, или есть шанс, что Всевышний убережет меня от этого визита?
– Только не сегодня. Он точно приедет. У Миранды на восемь тридцать договоренность с ортопедом, так что вряд ли она будет вместе с ним.
Я быстренько пролистала ежедневник Эмили и убедилась, что свободное от Миранды утро действительно значится в нашем расписании.
– Здорово. О таком утреннем собеседнике, как Глухонемой Папочка, можно только мечтать. А что это он такой разговорчивый?
– Могу предложить лишь самый очевидный ответ: раз он женился на ней, значит, он немного не в себе. Позвони, если он сболтнет что-нибудь особенно занятное, а сейчас мне надо бежать. Каролина ни с того ни с сего размазала по зеркалу помаду Миранды.
– Мы живем на пределе, правда? Мы самые классные в мире девчонки. В общем, спасибо за предупреждение. Потом поговорим.
– Ладно, пока.
Поджидая прибытия Папочки, я просмотрела составленный мной документ. Это был запрос Миранды попечителям Метрополитен-музея. Ей нужно было разрешение на то, чтобы в марте устроить званый ужин в одной из галерей музея. Ужин предполагался в честь ее деверя, человека, которого она глубоко презирала, но который, к несчастью, был членом семьи. Сумасброд Джек Томлинсон был младшим братцем Глухонемого Папочки. Буквально на днях он сделал достоянием общественности свое решение бросить жену и троих детей ради женитьбы на уборщице-мексиканке. Они с Папочкой оба были представителями аристократии Восточного побережья, но Джек, когда ему было уже под тридцать, уронил свое гарвардское достоинство и перебрался в Даллас, где в головокружительные сроки сколотил себе состояние на торговле недвижимостью. Судя по тому, что рассказала мне Эмили,
Достопочтенные члены – тыры-пыры – прошу предоставить помещение для небольшого ужина в честь – тыры-пыры – задействованы самые лучшие официанты, флористы и оркестр – тыры-пыры – прошу вас оказать содействие – тыры-пыры. Убедившись, что в бумаге нет вопиющих ошибок, я быстренько изобразила подпись Миранды и позвонила курьеру, чтобы он забрал письмо.
Почти тут же в дверь секретарской постучали, и не успела я ответить, как она распахнулась и на пороге возник Глухонемой Папочка: воодушевление на его лице мало подходило для восьми утра.
– Андреа! – пропел он, подходя к столу и улыбаясь так искренне, что я устыдилась своей неприязни к нему.
– Доброе утро, мистер Томлинсон. Что привело вас сюда так рано? – спросила я. – Боюсь, Миранды еще нет.
Он хихикнул, кончик носа у него подергивался, как у суслика.
– Да, да, думаю, ее не будет до обеда. Энди, прошло так много времени с тех пор, как наши с тобой пути пересекались. Скажи мистеру Томлинсону: как твои дела?
– Разрешите мне взять это, – Я приняла у него из рук узел с грязной одеждой, которую Миранда дала ему для меня. Я взяла и вышитую прозрачными бусинами сумку от Фенди, на которой недавно пришлось заново менять отделку. Это была уникальная вещица отличной ручной работы, изготовленная специально для Миранды самой Сильвией Вентурини-Фенди в благодарность за поддержку, и у нас в отделе моды ее оценили как минимум в десять тысяч долларов. Я заметила, что одна из ее изящных кожаных ручек вот-вот оторвется, хотя отдел аксессуаров уже раз двадцать возвращал сумку в Дом Фенди, чтобы они вручную подшили ее. Она была предназначена для того, чтобы вмещать в себя изящный дамский бумажник, солнечные очки и – в случае крайней необходимости – миниатюрный сотовый телефон. Но Миранде было на это наплевать. Она пихала туда объемистый флакон туалетной воды «Булгари», босоножку со сломанным каблуком, которую мне предстояло сдать в починку, ежедневник величиной с конторскую книгу, огромный ошейник с шипами (я никак не могла решить, был ли это ошейник ее собаки или он предназначался для какой-нибудь экстравагантной журнальной иллюстрации). В этой же сумочке доставлялась и Книга, которую я привозила ей накануне вечером. Стоимости этой сумки хватило бы мне, чтобы оплатить годовую аренду квартиры, но Миранде больше нравилось использовать ее как пакет для мусора.
– Спасибо, Энди, ты так нам помогаешь. Расскажи же мистеру Томлинсону о своей жизни. Как у тебя дела?
Как у меня дела? Как у меня дела? Хм… дайте-ка подумать. Вероятно, не очень. Большую часть времени я борюсь за выживание – я должна отбыть срок своего добровольного рабства у вашей садистки жены. Если за весь день у меня и выдастся пара минут, свободных от ее унизительных требований, я концентрируюсь на том, чтобы не слышать душеспасительную чушь, которую несет ее старший секретарь. В тех исключительно редких случаях, когда я оказываюсь вне стен этого здания, я стараюсь убедить себя, что нет ничего криминального в том, чтобы потреблять более восьмисот калорий в день. Еще я убеждаю себя, что, если у меня шестой размер, это вовсе не значит, что я полная. В общем, думаю, правильный ответ будет «ничего хорошего».