Дьявол в быту, легенде и в литературе Средних веков
Шрифт:
А так как он в одиночестве никак не мог себе разъяснить, к чему ему давалось такое знамение, то он, не теряя времени, пошел к другому пустыннику, но в один день не дошел, а заночевал дорогой под стенами идольского капища и тут обо всем узнал. Случилось так, что в этом капище именно в ту ночь собрались бесы и в чрезвычайной радости завели шумное торжество, и стали хвастать, что соблазнили одного известного и опытного пустынника, причем не раз называли соблазненного и по имени.
Это был как раз тот, к которому шел путешествующий. Но путник хотя и смутился этим, однако, все–таки пришел к тому, который пал во грех с родственницей, и, поздоровавшись, спросил у него: — Что убо сотворю, отче, — егда наполню чашу мою водой и она во время снедения превращается?
А тот посмотрел на него, и вместо ответа сам предложил
— А что убо аз сотворю, яко аз впадох в блуд? — Да, я это уже знаю — ответил гость, — я слышал об этом «в церкви идольстей».
Тогда преступивший обет целомудрия старец, как только услыхал, что о нем даже дьяволы говорят, вскочил и отчаянно закричал:
— Ну, если это так, тогда уже все равно — я брошу пустыню и пойду в мир. Но тот брат, у которого чаша переворачивалась, отговорил его от этого, а присоветовал прогнать только от себя родственницу.
Старец послушался и исправил житие свое».
Не всегда, однако, бесы, доведя подвижника до падения, повергали его в самоотчаяние: бывали люди крепкие, которые умели утешить себя в том смысле, что «сие есть не грех, но токмо падение». В «Прологе» же, под 21 мая, рассказывается, как один «брат вышел из скита на речку, чтобы почерпнуть воды, и вдруг заметил там на берегу «жену перущу ризы», то–есть прачку, моющие одежды, и «прилучился брату пасти с нею». По совершению же этого греха брат зачерпнул воды и понес водонос в скит свой, но его облепили бесы и стали кричать ему в уши: «Чего идешь в скит! Тебе там теперь уж не место, оставайся теперь с прачкой»!
Брат этим очень смутился, но сейчас же понял, что бесы этак хотят совсем отбить его от пути спасения, и сказал: — Чего вы ко мне вяжетесь и для чего мне досаждаете! Я не хочу отчаиваться!»
Само собой разумеется, что по мере того, как аскетизм фанатический, в течение веков, перерождался в аскетизм лицемерный, плутоватые теории, что «сие есть не грех, но токмо «падение», забирали все большую и большую силу и находили усерднейшее применение. Но даже в самые поздние века аскетизма(напр. в русском старообрядчестве XVII и XVIII веков) никогда не было недостатка в фанатиках, которые принимали искушения демона, в образе жены, совершенно серьезно и били, увечили или даже убивали чересчур ретивых своих поклонниц, вообразив их переодетыми бесами. Такой случай с насмешкой рассказывает в романе своем «В лесах», знаменитый расколовед П.И. Мельников — Печерский, автор, благодаря которому само слово «искушение» вызывает ныне улыбку у читателя: так удался этому писателю тип молодого певца и начетника, благочестивого бабника, Василия Борисовича, с постоянной поговоркой на устах: — Ох, искушение!..
Но смешные анекдоты не уничтожают действительности, которая на этой почве порождала преступления без вины виноватых преступников, расправляющихся с женщинами, повинными только в неуместной влюбчивости, со всей страшной свирепостью, какую мог накопить многолетне сдерживаемый гнев против лукавого беса, неуловимого вечного врага.
Чаще всего бес, искушая пустынника, не заходил в соблазнах своих до такого яркого реализма, как подсыл женщин или собственное воплощение в женщину, а довольствовался тем, что будил и раздражал желания, не находящие удовлетворения. По рассказу Григория Великого, дьявол однажды: охватил таким сладострастным соблазном св. Бенедикта, но суровый подвижник справился с собой: разделся донага, лег в терновник и катался в нем, покуда колючие шипы не выгнали из тела наплыв адской страсти. Еще гораздо грознее вылечил себя другой инок в IV веке.
«Был, — читаем в Патерике, один подвижник в скиту. Враг приводил ему на память одну женщину, весьма красивую собой, и сильно возмущал его. По смотрению же божию пришел в скит другой брат из Египта: он между разговором сказал, что умерла жена такого–то. А это была та самая женщина, которой возмущался брат. Услышав об этом, брат взял ночью свой хитон и пошел в Египет; открыл гроб умершей, отер хитоном гниющий труп ее возвратился с ним в свою келью; положил этот смрад возле себя, и, сражаясь с помыслом, говорил: «Вотпредмет, к которому ты имеешь похоть — он пред тобой, насыщайся!» Таким образом он мучил себя сим смрадом, доколе не кончилась его борьба» (Тарновский).
Тех, которым, дьявол не умел нанести никакого другого вреда, он мучил сладострастными
Третье любимое искушение дьявола — возбуждение гордости и самодовольства — бывает причиной тех его явлений, когда он осмеливается брать на себя вид святых, ангелов, девы марии, христа, бога отца. В предшествующей главе было рассказано, как в подобные сети бесы поймали Исаакия, затворника Печерского. В монастырях хорошо знают это искушение и предупреждают новичков не вверяться его обману. Путем таких видений Сатана, обыкновенно, добивается от жертв своих страшного греха — самоубийства, к которому он некогда так неудачно убеждал иисуса, предлагая Ему броситься с кровли Иерусалимского храма. Рассказывают об одном иноке, по имени Эрон, который, пятьдесят лет прожив в пустынном монастыре, истязал плоть свою так сурово, что не ослаблял поста даже на Пасху. Однажды ему явился дьявол в образе ангела, и приказал броситься вниз головой в колодезь, что Эрон немедленно и исполнил, рассчитывая, что останется невредим, и чудо это явит перед всеми великую его святость. Но, вместо того, он страшно разбился, монахи едва могли его вытащить, и, спустя три дня, он умер самым жалким образом. Легенда относится к 1124 г. Губерт Ножанский, скончавшийся в том же году, рассказывает плачевную историю юноши, который, впав в грех прелюбодения, отправился замаливать его к св. Иакону Галицийскому. Дьявол явился к нему под видом этого святого и приказал ему — в виде эпитимьи — сперва оскопиться, а потом перерезать себе горло. Богомольный юноша повиновался и был бы он, как говорят о самоубийцах, «черту баран», если бы не смилостивилась над ним и не возвратила его к жизни Святая Дева. Так что поплатился он за свое легковерие, подобно королю Родригу в змеиной пещере отдав только то, чем согрешил.
Иногда самоубийственные внушения дьявола поражают не отдельные лица, но эпидемически распространяются на целые страны и народы. В Евфросиновом «Отразительном писании» против самосожжения, свирепствовавшего между людьми старой веры в конце XVII века, это якобы богоугодное дело изображается с совершенной определенностью делом ангелов тьмы, принявших вид ангелов света, чтобы вовлечь христиан на вечную погибель. «В пределех Нова града згореша саможжением 16 человек. Отрок же некий иде на реку, да воды напоить свой скот, и внезапу изиде из воды черень мужик и ять отрока и унесе в воду. Искаху же родители его нощеденства два; отрок же яко во храмине поставлень бысть. И виде ту человецы нецыи, по разным местом седяще, овь лапти плетяще, инь ино что творяше, вси же молчаху и никто ж ничего не глаголаху. Потом отрок изволением божиим паки обретеся вне воды и свободень; и вопросиша родителей, где бе; он же случшееся вся поведа, како черный той унес ево в воду, седящих же тамо поведа видети, их же позна, яко оны суть, иже сожгоша сами себе».
Но далеко не всегда кощунственные маскарады дьявола достигали своей цели. Однажды дьявол явился св. Мартину Турскому мужем в пурпурной тоге, с венцом на голове, в золотых сандалиях и сказал:
— Не узнаешь меня? Я христос.
Но святой отвечал:
— Какой ты христос! Христос не носил ни пурпура, ни венца, я знаю его только нагим, как был он на кресте. А ты просто дьявол.
Ответ, — по замечанию А.Графа, — достойный того, чтобы призадуматься над ним «наместникам христовым» — папам… Да и не им одним.