Дьявол в мелочах
Шрифт:
Ладно, пойду что-нибудь почитаю. Хотя с тех пор, как я стала играть на форуме, все книги и герои меркнут в сравнении с Серком. Потому что он, пусть и придуманный, но все равно живой, мой… понимаешь? Нет, конечно же ты ничего не понимаешь. Да и я сама уже тоже.
***
Просыпаться рано утром в безрадостную осеннюю пору мне всегда казалось особенно мучительной пыткой. Когда за окном так темно, что кажется, будто весь мир вымер, хочется только одного – поплотнее закутаться в одеяло, как в спасительный кокон, и переждать до тех пор, пока жизнь снова не обретет
Этим утром на душе особенно тяжело, и причина, увы, не в подавляющей темени за окном, а в той неразберихе, что творится у меня внутри. От непонятных отношений или отсутствия таковых с Романовым, от трещины, которую дал придуманный нами с Серком запасной мир…
Сегодня хочется спрятаться ото всех, перестать существовать хотя бы на один день. Может быть, притвориться больной? Конечно, мама будет ворчать, что я подхватила где-то заразу, пропущу уроки, да ещё и на лекарства надо тратиться… так бывает всякий раз, когда я болею. И кончается ее тирада обычно тем, что если попаду в больницу – она ко мне даже не придет, потому что я сама виновата. Раньше эти слова нередко доводили меня до слёз, но постепенно я привыкла и к этому, выработав своего рода иммунитет. Хотя все равно бывает очень обидно. Когда болеешь – особенно хочется тепла и заботы, а несправедливые упреки ранят острее обычного. Можно подумать, что я заболеваю по собственному желанию, от нечего делать!
Признаться, я нередко завидую другим, когда вижу, как внимательны к ним мамы, и пытаюсь понять, чем заслужила подобное отношение от своей. Но каждый раз итог моих мучительных размышлений абсолютно одинаковый – горечь. Горечь и полное непонимание чем заслужила все то, что на меня выливается.
Пока я размышляю обо всем этом, дверь в мою комнату открывается и строгий мамин голос говорит:
– Соня, вставай! Опоздаешь в школу. Слышишь? Я ухожу, завтрак на столе.
Я пытаюсь открыть рот, чтобы соврать, что плохо себя чувствую, но слова не идут с языка. Дверь за мамой захлопывается, и я остаюсь один на один с собственными подавляющими мыслями и ощущениями.
Есть не хочется совсем. Кидаю мимолетный взгляд на омлет на столе и беру стакан с водой. Делаю два жадных глотка, как приговоренный к смерти, после чего подхватываю свой рюкзак и выхожу из дома в неприветливый серый день.
Опаздываю. Торопясь, напрочь забрызгиваю колготки грязью из непроходимых луж, а волосы вследствие забытого дома зонта становятся похожи на тающие сосульки. Хорошо ещё, что накраситься сегодня я не успела, иначе страшно представить, во что превратилась бы моя дешевая тушь под таким ливнем. Влетаю в класс буквально в последнюю секунду перед звонком, запыхавшаяся и взмыленная, и чувствую себя в этот момент натуральным чучелом. И без того унылое настроение окончательно ползет вниз, минуя ноль и уходя в глубокий минус.
Этот день я снова провожу на последней парте первого ряда, подальше от Романова, забившись в угол, словно зверек в норку. Но это совершенно не спасает. Я ощущаю присутствие Димы так остро, словно он сидит рядом со мной. Очень странное и пугающее чувство.
Весь день пытаюсь абстрагироваться от всего окружающего, хотя прекрасно понимаю, что вчерашнее происшествие на физре породило немало сплетен, о которых я предпочитаю ничего не знать. Однако
– Как думаешь, давно это у них? – слышу я голос в соседней кабинке, в котором узнаю Аллу Дергачеву, признанную приму нашего класса. Внешность как у модели, мозгов как у полена.
– Да не, вряд ли, – отвечает ее собеседница, и не нужно быть Шерлоком, чтобы понять, что это ближайшая подруга Аллы – Нина Филимонова. – А то б уже давно спалились.
– А знаешь, Романов такой мрачный и весь такой в себе, что это даже заводит, – хихикает Алла, а я неожиданно ощущаю, как невольно сжимаются мои челюсти, почти до зубовного скрежета.
– Ты что, серьезно? – присоединяется к ее смеху Филимонова.
– Ну да. Интересно, трахается он так же дико, как выглядит? – продолжает размышлять Дергачева.
И тут я не выдерживаю.
– Он трахается круче, чем ты можешь вообразить своими извращенными мозгами, – холодно чеканю я, вмешиваясь в разговор, и испытываю странное удовольствие от произношения вслух грубого, прежде запретного слова, – но тебе не дано узнать это лично, потому что он – мой!
Я покидаю кабинку, эффектно хлопнув дверью, и какое-то мгновение наслаждаюсь мертвой тишиной, которая воцаряется после моих слов. Знаю, что всего через несколько секунд эти дуры перемоют нам с Романовым все кости, но в данный момент снова испытываю что-то похожее на все на тот же идиотский триумф, как тогда, на истории, когда Дима посмотрел на меня, хотя и понимаю, что очередное мое выступление не даст ничего хорошего, только ещё больше усложнит мне жизнь.
Сегодня совершенно не хочется идти домой. Поэтому вместо привычного маршрута я поворачиваю в другую сторону – там, за школой, через дорогу, находится сектор частных домов, где живёт мой папа.
Чаще всего, когда я прихожу, дома его не бывает. Но мне нередко нужна лишь простая возможность побыть одной, в доме, где пустота и тишина настолько абсолютны, что становятся заразительны. И мне сейчас очень хочется побыть одной, подальше от людей и искушения в виде компьютера.
Не могу сказать, что папа проявляет ко мне больше участия, чем мать. Но по крайней мере он не говорит мне обидных до слез вещей и изредка старается чем-нибудь порадовать. Конечно, ему, наверное, гораздо проще, чем маме. Я не живу с ним, не мозолю глаза каждый день, ему не приходится кормить меня и одевать. Но все же я благодарна ему порой просто за возможность спокойно помолчать.
По дороге к папиному дому меня нагоняет Рита – первая сплетница нашего класса, которая живёт в совершенно противоположной отсюда стороне. И причины того, что она сейчас идёт рядом со мной, угадать совсем нетрудно.
– Рита? Ты что здесь делаешь? – Я поднимаю брови, имитируя удивление. Не то чтобы мне действительно интересно знать, что она ответит на мой вопрос, скорее любопытно посмотреть, что Щеголева придумает, чтобы отовраться.
– В магазин иду! – быстро находится она. Даже раньше, чем я успеваю досчитать до пятнадцати. Впечатляющий результат. – У меня карандаши цветные кончились, – добавляет она для пущей убедительности и я молча киваю, делая вид, что поверила. И жду, прекрасно зная, для чего она трется рядом со мной на самом деле.
Конец ознакомительного фрагмента.