Дьявол внутри нас

Али Сабахаттин

Нихад покраснел от возбуждения, его бегающие глаза засверкали.

–  Ты в самом деле переменился, Нихад, - все так же вяло отозвался Омер.
– Или я прежде не знал тебя. Так вот какие страсти ты скрывал в себе! Ты очень эгоистичен и самолюбив, верно ведь? Может быть, ты и прав… Но эта твоя правда претит мне…

Официант в белом переднике повернул выключатель. Желтым светом вспыхнули лампочки, подвешенные на проволоке между деревьями. В кофейню, громко споря, вошли четверо мужчин и сели за соседний столик.

–  Откуда изволили пожаловать, господа?
– обернулся к ним Нихад.

–  Вы тоже здесь?
– удивился один

из пришедших, низкорослый, с нервными движениями человек. И тут же добавил: - Ну и глупый вопрос я задал! Видно же, что вы - здесь. Подобное только у нас, турок, возможно: задать вопрос, который заведомо не нуждается в ответе. Скажите, на каком еще языке можно проговорить несколько часов кряду и ничего дельного при этом не сказать?

Второй, тоже небольшого роста, сощурил глаза, - за толстыми стеклами очков невозможно было определить их цвет, - и спросил своего спутника:

–  А ты не замечаешь, что твоя тирада служит лишним доказательством этой особенности. нашего языка?

–  О господи, опять начались умничания, - поморщившись, пробормотал Омер.
– Лучше совсем не иметь мыслей, чем вести эти бесконечные разглагольствования.

–  Подумать только, - вполголоса обронил Нихад,--а ведь оба они - знаменитости! И в словах этого

выдающегося турецкого поэта, и в словах столь же выдающегося публициста несомненно заключена святая истина.

Приятели тихонько рассмеялись. Двое из вновь пришедших упорно отмалчивались. Нихад наклонился к одному из них и о чем-то тихонько спросил. Тот утвердительно кивнул, и Нихад повернулся к Омеру:

–  Все в порядке. По крайней мере, сегодня вечером мы живем.

Омер сокрушенно вздохнул: новость не очень обрадовала его.

–  Ты недоволен?
– удивился Нихад.

–  А чему радоваться?

–  Как чему? Ты говоришь таким тоном, словно брезгуешь пить за чужой счет.

–  Замолчи, ради бога! Вся моя жизнь… Вся наша жизнь… одна низость…

–  Подумаешь, воплощение добродетели!

–  Вовсе нет! Просто я решил с сегодняшнего дня начать новую жизнь, не такую мелочную и убогую, как прежде, а по-настоящему осмысленную. Вот так… Стоит мне приложить старания, и я добьюсь чего угодно. Ах, если бы не дьявол, что сидит во мне! Он подстрекает меня на поступки, которые по доброй воле я ни за что не совершил бы. Пытаюсь избавиться от него - куда там… И не я один такой. В любом из нас - точно такой же дьявол, он вертит нами как хочет. Уверен, твои планы покорения мира - тоже его работа.

Нихад не выдержал.

–  Да прекрати ты, ради бога! Я понимаю, что с тобой происходит. Только боюсь, ты рассердишься, если сказать тебе об этом прямо…

–  Ну, скажи!

–  Тебе нужно жениться!

–  Дурак!

Омер брезгливо поморщился, вытащил из кармана журнал и принялся опять его просматривать. Нихад обернулся к маленькому человечку в очках.

–  Ваша сегодняшняя статья, Исмет Шериф-бей, просто превосходна. У нас нет другого публициста, который обладал бы такой неотразимой логикой и так умело разил врагов своим острым пером. Каждую вашу статью мы ждем с большим нетерпением…

Омер оторвался от журнала.

–  Ты что, цитируешь письма благодарных читателей?

–  А разве я не прав?

–  Прав, прав. Только забыл добавить, что во главе противников, поверженных нашим Исметом Шерифом, стоит он сам. Судя по тому, что в каждой новой статье он с удесятеренной энергией утверждает противоположное тому, что писал

м,есяц назад, первый замертво поверженный им враг - все тот же Исмет Шериф. Не так ли, Эмин Кямиль?

–  Совершенно верно, - с готовностью подхватил великий турецкий поэт, только что доказывавший способность родного языка ничего не выражать. Обычно он не упускал возможности поспорить с Исметом Шерифом.

–  Тот, кто не понимает, что жизнь - это последовательная цепь изменений, - проговорил Исмет Шериф, - и что каждое такое изменение есть шаг вперед по пути прогресса, - тот просто мракобес…

Не считая нужным что-либо добавить, Исмет Шериф принялся теребить шрам на шее. Еще в детстве, во время Балканской войны, его ранило осколком снаряда при эвакуации из Эдирне, где он находился вместе с отцом, командиром роты. С тех пор голова Исмета Шерифа всегда клонилась к левому плечу, и ему стоило больших усилий держать ее прямо. Событий более значительных, чем это ранение, в жизни сего прославленного публициста так и не произошло. Оно даже сыграло не меньшую роль в формировании его характера, чем отец, о котором говорили как о настоящем герое и который погиб смертью храбрых в Эдирне. Впоследствии ранение стало главной темой толстого романа Исмета Шерифа.

Каждую неделю он выступал со статьями в крупной стамбульской газете. В них он касался самых злободневных проблем - в политической, экономической и литературной жизни в стране и за границей и, приводя цепь довольно убедительных доводов, делал решительные выводы и выносил суровые приговоры.

Поэт Эмин Кямиль почти всюду сопровождал этого публициста и мыслителя, вместе с ним участвовал в попойках и, хотя полностью разделял его убеждения, вменил себе в обязанность опровергать каждое его слово, каждую мысль. Эмин Кямиль, богатый бездельник, проедавший доставшееся ему от отца наследство, большую часть своей жизни провел в имении отца около Ешилькёя (Ешилькёй - один из пригородов Стамбула на европейском берегу Мраморного моря), развлекаясь охотой и кормлением собак, а также сочинительством стихов, к вящему восторгу любителей поэзии.

Вскоре эти занятия ему надоели, других он себе не нашел, поэтому в последние годы Эмин Кямиль увлекся буддизмом и, обрившись наголо, бродил босиком по своему поместью, ожидая погружения в нирвану. Потом ему и это наскучило, и вот уже несколько месяцев, как он стал ярым приверженцем Лао-цзы. Он вечно таскался с книжками по китайской философии на французском языке и пытался в соответствии с ними толковать жизнь и людские характеры. Товарищи не принимали его всерьез, хотя был он вроде бы и не дурак и в меру отзывчив. Это задевало самолюбие Эмина Кямиля, и он отвечал им презрительным высокомерием.

Нихад и Омер познакомились с этими «выдающимися личностями», когда те возымели намерение издавать молодежный журнал и заказали приятелям стихи и передовицы. Журнал давно прогорел, и его место заняли другие, столь же недолговечные журнальчики, но встречи с Исметом и Эмином не прекратились. Омер, правда, сразу же отстал от «издательских» дел, но Нихад все еще принимал в них участие. Время от времени под рубрикой «Молодежное движение» он публиковал статьи в той же газете, где печатался Исмет Шериф. Из этих статей нелегко было понять, что имеет их автор в виду, но они создавали впечатление, что он нападает на врага, назвать которого нельзя открыто, и вызывали горячие споры среди молодежи определенного толка.