Дьявол
Шрифт:
Король был на мгновение поражен такой аргументацией. Он морщил лоб и кусал губы. Затем он вскричал:
— У меня нет династических претензий! Я забочусь лишь о благе государства. Его целости и единству вредит слабость и изменническая политика Карла; Карл должен быть устранен, будь он тысячу раз Валуа. Бурбоны мне родня и проводят мою политику, пусть они наследуют мне, благо они, по-видимому, способны сохранить наследство.
Оливер улыбнулся в третий раз.
— Савойские короли вам тоже сродни, государь, — сказал он; — Бурбон участвовал в первой фронде и при известных обстоятельствах, как вы сами говорите, может и опять перейти на сторону фрондеров. Кроме
Король в упор глядел перед собой.
— Герцог Бургундский дольше моего не проживет, — сказал он, едва шевеля губами. — Но ты, быть может, прав, Оливер! Что же ты мне советуешь делать?
Неккер подошел шага на два ближе и медленно, серьезно проговорил:
— Ваше величество, уничтожая одного наследника престола, вы должны произвести на свет другого.
Людовик поднял на него быстрый взор. Тристан и Жан де Бон опешили: неужели безумно смелая выходка Неккера не вызовет у короля гнева или смеха! Но государь был совсем спокоен.
— Мне пятьдесят три года… — сказал он и запнулся, увидя насмешливо приподнятые брови Оливера. Он великолепно понимал всю государственную мудрость этого предложения; но его обуревали сомнения: вдруг Оливер желает этим маневром, — маневром, достойным его гения, — отнять у него, Людовика, Анну! Людовик вдруг ощутил великую свою любовь и всю опасность, ей угрожавшую, ибо в эту минуту он не только видел перед глазами прекрасное тело Анны, но и знал, что никогда уже не сможет избавиться от мысли, зароненной в его душу Оливером.
— Я целых пятнадцать лет не знал королевы, — сказал он тихо, с необычным целомудрием в словах и тоне.
Оливер пожал плечами и холодно заметил:
— В интересах государства вы могли бы возобновить супружеские отношения, государь, хотя бы на короткое время, ни в чем…
Он запнулся на мгновение.
— …ни в чем не изменяя привычек вашей частной жизни, — быстро добавил он.
Людовик растроганно на него взглянул.
— Значит, жизнь моего брата зависит, по-твоему, от рождения дофина, Оливер? — спросил он наконец. — Это обозначает оттяжку по меньшей мере на год. — А год — это значительный срок.
Оливер молчал. Жан де Бон, оживленный, воскликнул:
— Переждите этот год, государь! Пусть судьба решит!
— Обождите, государь, — сказал и Тристан. — Год не пропадет у вас даром.
Король вопросительно взглянул на Неккера.
— Ты не сказал еще последнего своего слова, Оливер.
Мейстер решительно взмахнул рукой.
— Государь, обращайтесь с принцем Карлом возможно хуже, напугайте его, оттягивайте ему пожалование Шампани и Бри, — что и вправду было бы опасно. Еще лучше — навяжите ему другую область, не такую опасную в стратегическом отношении; благодаря этому между Карлом и герцогом Бургундским отношения автоматически испортятся. Заставьте его быстро удариться в оппозицию; это, вероятно, скомпрометирует Немура и Сен-Поля, а вопрос о браке с Марией Бургундской станет совсем уже несвоевременным. Переставьте имена осужденных в несколько ином порядке, и год пройдет не без пользы. Я не вижу никакой политической необходимости начинать именно с принца Карла. Начните с Немура, который, невзирая на пожалование ему земель, все же собирает на юге ополчение вместе с кузеном своим Арманьяком. Сен-Поля в данный момент еще трудно ухватить. Поставим его во вторую очередь — и на год будет довольно дела.
Король думал. Две глубокие поперечные морщины пролегли меж бровей.
—
Тристан и Жан де Бон кивнули головой. Людовик встал:
— Я не могу так вдруг решиться, друзья; тут многое потребовалось бы преодолеть. Сегодня ночью я обдумаю все это. И спасибо вам, Оливер, Тристан, Жан.
Принц Карл, унаследовавший от хилого отца все отталкивающее безобразие, всю рыхлость характера и бессильный, бесплодно-недоверчивый нрав старика, даже в самый отдаленной степени не обладал талантами своего старшего брата; был он высок, сутул, узкогруд; нос и толстые губы напоминали короля; над маленькими, усталыми, сощуренными, почти всегда воспаленными глазами еле видны были тоненькие, как ниточки, брови; щеки висели, уши торчали.
Принц Карл был принят королем с такой торжественностью и помпой, с таким братским вниманием, что принц тотчас же счел долгом заподозрить во всем этом политическую западню и стал проявлять совершенно смехотворную осторожность и оглядку в словах и даже жестах; да и умница Д’Юрфэ полагал, что широкая улыбка Людовика, его любезность и словоохотливость прикрывают собою какую-то совершенно определенную и, вероятно, опасную политическую цель. Наконец сеньор Д’Юрфэ позволил себе с крайней осторожностью сформулировать вопрос: когда будет угодно королю утвердить те пункты Пероннского договора, которые относятся непосредственно к монсеньору Карлу Французскому. Король, задумчиво улыбаясь, поднял голову и приторно-учтивым голосом протянул:
— Перонна… Перонна… Я как-то однажды говорил уже, что слово это звучит, как погребальный звон. — Не правда ли, сьер Ле Мовэ?
Оливер утвердительно кивнул; ему показалось, что он теперь знает, куда гнет король. Д’Юрфэ и Понсэ де Ривьер стояли со смущенными лицами; принц Карл так растерялся, что полез в атаку. Запинаясь, бессмысленно жестикулируя и спеша, забыв всякую осторожность, он выложил следующее:
— С вашего разрешения, государь… если бы в духе дружеского и братского расположения, которое вам всегда угодно было по отношению ко мне высказывать… если бы вы еще во время моего пребывания здесь совершили акт пожалования мне тех двух герцогств, — то, признаюсь, я был бы вам безмерно благодарен, тем более, что ваше величество… договор включает и согласие на брак с Марией Бургундской…
Он запнулся. Людовик взглянул на него с загадочной улыбкой и тихо спросил:
— А вы не находите, любезный брат, что в кругу моих советников кое-кого недостает?
Мертвая тишина была ответом. Принц Карл умоляюще смотрел на Д’Юрфэ; но тот заметил уже, что Оливер и Тристан еле скрывают свою радость, что Жану де Бону с трудом удалось выдать смех за кашель; проклиная про себя глупую выходку принца и предвидя возможную неудачу, раздраженный Д’Юрфэ пошел на риск и сказал:
— Нельзя ли попросить, ваше величество, дать ясный ответ по поводу тех пунктов заключенного в Перонне договора, кои относятся к монсеньору Карлу Французскому? Быть может, выполнению их мешают какие-либо недоразумения или вновь возникшие препятствия?
Но король не давал притянуть себя к ответу.
— Перонна… — задумчиво протянул он, словно из всего вопроса Д’Юрфэ услыхал одно лишь это слово, — да, пероннские колокола многому и многим отзвонили отходную: многим надеждам, друзьям, врагам, интриганам и дуракам. И звук их не для всех ушей одинаков: вам слышится праздничный звон там, где я, сеньоры, слышу звон погребальный. Впрочем, разница не велика.
Он вдруг оставил задумчивый тон и резко крикнул, стуча по столу ладонью: